Полковник замигал, словно в глаза песочком бросили, плечами суетливо повёл, и ёрническое выражение его лица разом переменилось.

— Да что ты, Арсений! — сказал. — Я к тебе всей душой… Да и что у нас оговорено может быть? Так вот сошлись да выпили.

Арсений, выслушав его, ещё захватил капустки.

Полковник поторопил Сеньку Пня:

— Ну, что тянешь? Давай ещё по чарке!

Голос у него теперь вовсе иным стал — недовольным, раздражённым, да и сел он всей грудью к столу, словно защитить себя в чём-то хотел, и лицом к опасному оборотился.

Пень достал четверть, потянулся к Арсению, но тот руку на чарку положил, сказал:

— Нет. Устал я с дороги. Пойду. — И поднялся. — Благодарствую за хлеб, за соль.

За столом молчали.

Арсений повернулся и шагнул к дверям. Но когда поворачивался, к дверям шёл, за скобу взялся — чувствовал упёртые в спину взгляды.

Во дворе на снегу горел костёр и вокруг него толкались стрельцы. Зубоскалили. Слышен был смех. Арсений увидел за спинами стрельцов старого дружка своего с большой серьгой в ухе. Да и тот заметил Арсения и тут же, протолкавшись через толпу, пошёл навстречу. Лицо стрельца морщилось от смеха, в ухе поблескивала серьга.

Стрелец рассказал Дятлу, что объявлен поход к западным пределам, а во главе рати поставлен первый в Думе боярин, Фёдор Иванович Мстиславский.

— Вот, значится, что случилось, — ответил на то Арсений и вспомнил, как князь, молча и ни на кого не глядя, поднимался на крыльцо Грановитой палаты, когда впервые стало известно о переходе вором державных рубежей.

— Только волынка идёт, — сказал стрелец с серьгой, — неделю в поход собираемся. То говорили, лошадей нет, хомутов недостаток, а сейчас вроде бы сани оказались побиты… — Он поднял глаза на Дятла. — А я так думаю, Арсений, это Василий Васильевич волынит и с ним вот Сенька Пень да иные.

И как только он назвал это имя, Сенька Пень, словно услышав, на крыльце объявился. Увидел Арсения Дятла и, махнув рукой, крикнул:

— Арсений, полковник тебе за службу добрую два дня отпуску даёт. — Пьяно засмеялся: — Кати к бабе под бок!

Видать, они компанией уже крепко успели хватить из четверти.

Сенька крутнулся на крыльце и ушёл в избу, так дверью хлопнув, что с карниза посыпались сосульки.

— Вот, — сказал на то стрелец с серьгой, — пьяный же, видишь! И по все дни так, как поход объявили.

Что пятидесятник пьян, Арсений и сам видел, но вот отчего полковник, а с ним дружки его, почитай, на глазах у всех пьют, когда царёво слово о походе сказано, — понять пока не мог.