Уленшпигель обратился к ним с вопросом:

— Кто вы, разбойнички или же Лесные братья^[36]? Сдается мне, что вы тут целым станом спасаетесь от преследований.

— Мы — Лесные братья, — отвечал сидевший у огня и жаривший на сковороде птицу старик. — А ты кто таков?

— Я родом из прекрасной Фландрии, — отвечал Уленшпигель, — я и живописец, я и крестьянин, я и дворянин, я и ваятель. И странствую я по белу свету, славя все доброе и прекрасное, а над глупостью хохоча до упаду.

— Коли ты видел много стран, — снова заговорил старик, — стало быть, сумеешь выговорить Schild ende Vriendt (щит и друг) так, как выговаривают гентцы. А не сумеешь — значит, ты не настоящий фламандец и будешь казнен.

— Schild ende Vriendt, — произнес Уленшпигель.

— А ты, толстопузый, чем занимаешься? — обратившись к Ламме, спросил старик.

— Я проедаю и пропиваю мои имения, поместья, фермы, хутора, разыскиваю мою жену и всюду следую за другом моим Уленшпигелем.

— Коли ты много странствуешь, стало быть, знаешь, как зовут в Лимбурге уроженцев Веерта, — сказал старик.

— Нет, не знаю, — отвечал Ламме. — А вот не знаете ли вы, как зовут того мерзавца и негодяя, который похитил мою жену? Назовите мне его имя, и я уложу его на месте.

Старик же ему сказал:

— На этом свете не возвращаются, во-первых, истраченные монеты, а во-вторых, жены, сбежавшие от опостылевших им мужей. — Затем старик обратился к Уленшпигелю: — А ты знаешь, как зовут в Лимбурге уроженцев Веерта? — спросил он.

— Raeksteker’ами (заклинателями скатов), и вот почему, — отвечал Уленшпигель. — Однажды с повозки рыбника упал живой скат, а старухи, глядя, как он трепыхается, решили, что в него вселился бес, и говорят: «Пойдем за священником — пусть он из него изгонит беса». Священник беса изгнал, а ската унес с собой и отлично поджарил его во славу жителей Веерта. Такую же участь да пошлет Господь Бог и кровавому королю!

В лесу между тем заливались собаки. По лесу бежали вооруженные люди и пугали зверя криками.

— Это они за теми двумя, которых я ранил, — заметил Уленшпигель.

— Они пойдут нам на обед, — сказал старик. — А как называют в Лимбурге уроженцев Эндховена?

— Pinnemaker’ами (засовщиками), — отвечал Уленшпигель. — Когда неприятель подошел к их городу, они вместо засова задвинули городские ворота морковью. Откуда ни возьмись набежали гуси, жадные их клювы мигом расклевали морковь, и в Эндховен ворвался враг. А чтобы расклевать тюремные засовы, за которыми томится свобода совести, нужны клювы железные.