– Метр, – отвечает мне режиссер и показывает уверенных два от пола.

– Метр, – говорю я реквизитору, – а там посмотрим.

На площадку приводят супермопсов. Одного зовут Царь, а другую Алеся. Ну не Алеся, а Леся, но у меня все так внутри заколотилось, так захотелось, чтобы она Алеся, как я. Всегда приятно, когда кто-то классный тоже Алеся.

Все их гладят, такие они хорошие собачки, виляют сразу всем телом, жопки-копилки. Две докторских толстых счастливых колбасы в бархатных складках. Плечи на ширине бедер. Короткие и похрюкивающие. Алесечка сразу проявила себя спокойной кинематографичной собачкой. Хорошо пошла к актеру, не выбегала из кадра, не поворачивалась невыгодным ракурсом.

– Давайте сюда собаку, – говорит оператор. – Будем поднимать.

Приводят Алесю. Цепляют ее аккуратно.

– Давайте репетировать, – говорит оператор, – у меня уже свет стоит.

Смена красивая такая была. Ночь, здания вокруг подсвечены, художники натащили фактур, полили асфальт водой, чтобы блестел и отражал. Мопс Алеся стоит в луче света. Дыма еще напустили атмосферного…

Проверили все карабины у Алесечки, все хорошо, давайте попробуем поднять.

И вдруг по команде «давайте» Алесечка взмывает вверх до крыши. Валентине Терешковой вообще не снилось такое! Алесечка даже не взлетела, а каааак пизданула! Только соски в разные стороны торчат. И тут же крики: КУДА? КУДА?? ОБЕЩАЛИ МЕТР ПОЛТОРЫ СЕКУНДЫ!!! Но тот человек, который поднимал, он никому ничего не обещал. Только жене вернуться хотя бы в восемь утра. Режиссер смотрит на пустой луч и говорит: «По-моему, из Алеси что-то сыплется».

Заводчики прокляли нас. Они сказали, что это статья – это раз. И что Алесе еще рожать – это два. Мы сказали, что и сами не против еще родить, но против статьи. Заводчики сказали, что Алесечке два года, что она еще в прошлом месяце не спускалась с лестницы, ей казались высокими ступеньки в подъезде, ее выносили на ручках.

И я представила ощущения этой маленькой девочки-мопса, которую всю жизнь носили на ручках, а потом приводят в большое яркое место, все тебе рады, хлопают по попе, чешут ушко, они все рады тебе, рады, и ты виляешь всем телом, а потом кааак прямо выше крыши, так, что из тебя реально сыплется. А ты мопс, ты рождена в принципе не для этого, ты не хочешь летать, ты хочешь сосиску, но летишь прямо ночью в ярком луче света, в дыму, туда! ВВЕРХ! ВЫШЕ КРЫШ! А потом еще летаешь тридцать дублей, уже не высоко, но и не на метр, как говорили… Заводчики угрожают забрать и сокрушаются, что как же так, обещали же всего полторы секунды! А постановщик с сигаретой говорит: «Да, полторы. Но никто не говорил, сколько раз». Режиссер – жесткий мужик, он не любит, когда мучают детей и животных, он твердо говорил: «Так! Чтобы больше не издеваться над собачкой, делаем еще дубль. И все!» Много раз так говорил.