— Во всяком случае очень хорошо, что он сам себя наказал.

Наследный принц (тихо госпоже Дюкормье):

— Бедный граф! Как он огорчен! Хотя я не имею надежды утешить его в таком ужасном горе, но все-таки могу сообщить ему…

Графиня Дюкормье:

— Вы не договариваете, ваше высочество…

Принц (милостиво и таинственно):

— Да. Я хочу доставить дорогому графу удовольствие: пусть он сам передаст вам о том, что я имею ему сообщить.

(Принц подходит к Дюкормье.)

Герцогиня де Спинола (Дюкормье):

— Несмотря на газетное сообщение, мне, по правде сказать, с трудом верится, что герцог де Бопертюи виновен. В особенности, если вспомнить, что вы нам рассказывали, граф, о его простых вкусах, о его любознательности, заставлявшей его жить в уединении и заниматься наукой.

Дюкормье:

— Что вам на это сказать, графиня? Ведь многие почтенные люди ошибались вместе со мной насчет герцога, поэтому мне следует извинить. Кроме того, в то время как я имел честь видеть герцога, ни по его поведению, ни по его прекрасным отношениям с несчастной женой нельзя было думать, что он когда-либо сделает нечто подобное… если предположить, что он совершил это преступление… потому что, мы уж знаем, хотя бы по Марии Фово, как человеческое правосудие способно ошибаться.

Сэр Чарльз Гумпрэй:

— Вы, граф, сомневаетесь в виновности герцога? А его признание?

Дюкормье:

— Ах! Боже мой! Адмирал, я всегда считаю лучшим сомневаться в дурном. И, наконец, Мария Фово ведь также призналась, однако теперь известно, что она невиновна. Я, конечно, не хочу этим уменьшить ужасное преступление герцога, потому что оно наносит новый, страшный удар моему почтенному покровителю, князю де Морсену.

Принц:

— Боюсь, дорогой граф, как бы ваша нежная и благородная привязанность к несчастной семье не подверглась еще новым жестоким испытаниям…

Дюкормье (уныло):

— Я, ваше высочество, также этого опасаюсь.