Читатели, бурно приветствовавшие ранние романтические поэмы Пушкина, не находили прежних похвал для «Бориса Годунова». Бывший директор Лицея Е.А. Энгельгардт писал после появления трагедии Пушкина: «В Пушкине только и было хорошего, что его стихотворный дар, да и тот, кажется, исчезает»¹²³³. «Вероятно, – с грустью констатировал Пушкин, – трагедия моя не будет иметь никакого успеха. Журналы на меня озлоблены. Для публики я уже не имею главной прелести: молодости и новизны лите[ратурного] имени»¹²³⁴.

Беседуя с французским литератором Лёве-Веймаром 17 июня 1836 г., Пушкин с горечью повторял: «Я более не популярен»¹²³⁵. Поэт жаловался собеседнику, что не имеет возможности посетить страны Западной Европы вследствие запрета правительства. Знакомство и общение со знаменитыми писателями и деятелями Европы было его заветным желанием. Мечта осуществилась лишь однажды, когда судьба свела Пушкина с Адамом Мицкевичем.

Никто из соотечественников Пушкина не проник в суть духовной драмы Пушкина столь глубоко, как польский поэт.

Разгром тайных обществ, по наблюдениям Мицкевича, произвёл сильное впечатление на Пушкина, лишив его смелости и страсти; он ещё не признался даже самому себе в том, что прежние его идеи были заблуждением, но в интимных разговорах насмешливо отзывался об идеалах старых друзей; «он начал падать духом». С этого времени он стал более трезвым в своих стихах, начал высмеивать чрезмерную восторженность, лжемудрствования и либерализм. От человека, столь ненавидимого и преследуемого кликой (придворной камарильей, великосветской чернью. – Р.С.), стало отворачиваться общество. Произошло это не в силу личной неприязни. Общество, как и прежде, обращалось к любимому поэту за ответом на свои вопросы: «Ты нам предрёк в своих ранних стихах кровавое восстание, и оно произошло; ты предсказал нам разочарование, крушение слишком выспренных, слишком романтических идей – всё это сбылось. Что же ты предскажешь нам теперь? Что нам делать? Что нам ждать? И Пушкин не знал, что ответить на это. Он сам был в глубоком отчаянии»¹²³⁶.

Недавние поклонники Пушкина спешили громко заявить о своём разочаровании. Писатель Н.А. Мельгунов утверждал в письме С.П. Шевырёву в начале 1830-х годов: «Пора Пушкина прошла»; «На него не только проходит мода, но он явно упадает талантом»; «Я не говорю о Пушкине, творце „Годунова“ и пр.; то был другой Пушкин, то был поэт, подававший великие надежды и старавшийся оправдать их… Упал, упал Пушкин, и признаюсь, мне весьма жаль этого. О честолюбие, о златолюбие!»¹²³⁷ Каким бы ни было новое сочинение Пушкина, публика не сомневалась, что оно уступает прежде написанным. Пушкин, – писал его знакомец Николай Смирнов, – из каприза лишает общество поэмы «Медный всадник», «ибо те поправки, которые царь требует, справедливы и не испортят поэму, которая, впрочем, слабее других»¹²³⁸.