* * *

Авраам Веселовский, прискакав в Амстердам, кинулся к светлейшему князю Меншикову. Друг тот был ему, и друг верный. Но оказалось, что в городе светлейшего нет. Пётр отослал князя в Россию. Беспокоили царя морские границы у Питербурха, дела строительные в новой столице да и многое другое, и хотел он иметь дома глаз надёжный и руку крепкую. Не доверял Пётр бородатому дворянству. Кланяются низко, а что в голове, за косматой бородой? Какие мысли вынашиваются? Какие зёрна зреют? Нет, лучше птенцы гнезда Петрова. Тем больше веры. Прижал Пётр голову Меншикова к кафтану, притиснул до боли. Оттолкнул, сказал: «Езжай». Когда вслед смотрел, вспомнил баню. Улыбнулся...

Карета простучала за окном.

— Уехал, — сказали Веселовскому.

Резидент помрачнел. Но тут же сообщили ему, что царь вызвал в Амстердам и Толстого, и Шафирова, и Остермана. Цвет дипломатов своих.

Авраам Веселовский поспешил разыскать Толстого. Помотался по городу, потыркался по улочкам — каналы везде, канавки, мостики, — но всё же нашёл.

Пётр Андреевич вышел навстречу Веселовскому степенно. Был он гладко брит, напудрен, в парике. На пальцах кольца многочисленные блещут огнём. Царь Пётр не одобрял украшений мишурных, и придворные от ношения колец, кулонов, диадем драгоценных воздерживались. Исключение составляли дипломаты. Они представляли державу российскую за её границами, а при дворах иных монархов блеск камней ценился не менее блеска ума. А то и заменял оный.

Расцеловались по-московски сердечно.

Пётр Андреевич отстранился, оглядел Веселовского неодобрительно. С дороги тот был в мятом, жёваном кафтане, лицо осунувшееся. В глазах вопрос: «Скажи, батюшка, Христа ради, почто столь срочный вызов? Чем прогневал царя?»

Толстой пожевал полнокровными губами, плавно показал рукой на стульчики у окна.

Сели. Веселовский на краешек приткнулся, а Толстой сел солидно, основательно, так что стульчик лёгкий под ним затрещал опасно.

Пётр Андреевич начал издалека. Расспросил о делах дипломатических, о житье при цесарском дворе. Видя нетерпение Веселовского, похмыкал, поперхал горлом, соображая.

Веселовский впился в него глазами. И Толстой сказал, понизив голос, хотя в комнатах никого не было, о таинственном исчезновении царского наследника. Больше того — сообщил о письме генерала Вейде, в котором сказывалось, что стараниями офицера Румянцева след царевича отыскан и ведёт он в Вену.

Откинулся на спинку стульчика. Замолчал. Веселовский смотрел ему в рот.

У окна в клетке золочёной птичка пёстрая попрыгивала с жёрдочки на жёрдочку, пёрышки перебирала, попискивала пронзительно. А у Веселовского и так в голове звенело от вести неожиданной.