Что такое была честь в сравнении с сомнением, которое он видел в ее глазах? Она решила, что нежеланна ему, хотя истина, та истина, которую он не отваживался сообщить ей, была совсем другой.

«Я не знаю ни одной женщины прекраснее тебя, – хотел он признаться ей. – Я никогда не желал ни одной женщины так, как желаю тебя».

Ему хотелось послать к чертям правила приличия, к чертям честь, к чертям все, что стояло между ними. Но он не мог этого сделать, не поставив на карту все, на что работала Лилли в последние годы. У него не было никаких возможностей, чтобы защитить ее от последствий любовных отношений, никаких возможностей найти надежные средства контрацепции в этот поздний час.

И потому он решил, что скажет ей правду. Признается, что желает ее, но не может в здравом уме ничего с этим сделать. Разговор между ними будет обескураживающим, и не в последней степени потому, что Лилли, если его подозрения верны, имеет весьма туманные представления о физиологической стороне любви. А потому объяснять все придется ему, счастливчику.

Он объяснит, объяснит так, чтобы она поняла, поцелует ее, пожелает ей спокойной ночи, а потом удалится в свое роскошное уединение, в мучительные объятия второй спальни номера люкс.

Его, сына мусорщика, и в самом деле можно было назвать счастливчиком.

– 45 –

– 45 –

На одном глотке. Ей следовало остановиться на одном глотке арманьяка. Но у него был такой вкус, не похожий на все другие крепкие напитки, которые она пробовала. И она не хотела обидеть Гийома и шефа Жерома.

Она допила бокал, глоток за глотком, и все они ударили ей в голову. Но, похоже, влияние на нее они оказали не такое, какое оказывало шампанское, потому что она совершенно твердо держалась на ногах, полностью себя контролировала.

Та бесконечная эйфория, которую она помнила по тем вечерам, когда она была чуть навеселе, тоже не давала о себе знать. Вместо нее появилось какое-то ни на что не похожее чувство предвкушения, нервного возбуждения. Она словно готовилась к участию в гонке и ждала выстрела стартового пистолета.

Она была потрясена, после тихих и темных улиц войдя в дверь отеля, в шум, и свет, и праздничную атмосферу шикарного фойе «Ритца». Словно почувствовав ее замешательство, Робби поспешил провести ее прямо к ожидающему лифту.

Лифтер, запомнивший их, даже не стал спрашивать, какой им нужен этаж. Лилли могла только радоваться этому, хотя и не могла не слышать грохот ее сердцебиения, такой оглушительный, что она украдкой, один только раз, посмотрела на Робби – слышит ли он.

Двери кабины раскрылись, и они вышли, Робби сунул монетку в руку лифтера. Он услышал стук и шипение закрывавшихся дверей, но поворачиваться не стал.