Единственное, что привлекло внимание Степняка, это берега — крутые, каменистые, поросшие какими-то карликовыми деревцами, чудом державшимися на граните.

— Мистер Уотсон, — спросил Сергей Михайлович, — а почему бы вам не переехать куда-нибудь в центр, хотя бы и в Лондон? Я слышал о вас много лестного, вы могли бы сделать карьеру позначительнее.

Уотсон спокойно выслушал, по-дружески взял Степняка под руку.

— Каждая птица имеет свое гнездо, дорогой Сергиус, — ответил он. — Я шотландец, здесь витает дух моих предков. Лондон большой, хороший, но в нем нет и уже никогда не будет того, чем богат Гейдсхед. — Он слегка сжал локоть Сергея и добавил: — Вы понимаете, о чем я говорю? — Затем устремил взгляд на вершины гор, которые едва угадывались за легкой снежной дымкой. — К тому же я альпинист, — улыбнулся Уотсон. — Если вам известно, что это такое, то, надеюсь, ответ будет понятен.

Сергей Михайлович окинул быстрым взглядом собеседника, в котором нельзя было не заметить подтянутости.

— Если меня что-то и связывало с альпинизмом, с горами, — сказал в шутку Степняк, — то это побеги. Швейцария, Балканы... Везде горы и горы. Среди них мы прятались, по ним бежали из одной страны в другую.

— Завидую, — сказал Уотсон.

— Мне разве можно завидовать? — удивился Степняк.

— Именно вам. Летами мы приблизительно одинаковы, а я и половины не испытал того, что вы. И вы еще говорите — не восхищаться такой жизнью, такой биографией. Вы ведь настоящий герой, мистер Степняк!.. Да... Вам не холодно? — спросил он. — Я приспособился к нашей промозглой зиме, а вы с непривычки можете и простудиться. Не лучше ли нам прекратить прогулку и отправиться домой?

— Нет, нет, — возразил Степняк. — Мне не холодно.

— Мы могли бы взять закрытый кэб, — сказал Уотсон, — но из него вы ничего не увидите.

— Я так мало бываю на воздухе, что хожу пешком с удовольствием, — проговорил Сергей Михайлович. — Однако погодка... пожалуй, возьмем кэб.

— Мистер Пиз говорил, что вы заканчиваете большой роман. О чем он?

— Все о том же. Хочу раскрыть нигилизм через внутренний мир человека. До сих пор меня критиковали, что мои профили революционеров иконописные, чересчур оторванные от земной жизни.

— Вы имеете в виду «Подпольную Россию»?

— Да, и некоторые другие вещи, более поздние. Возможно, критики имеют некоторые основания. Тогда я писал по свежим следам событий.

Кабриолет ехал по набережной, резкий ветер обжигал лицо, и Степняк невольно отворачивался, прикрывал грудь отворотами пальто. Вскоре они оказались среди строений, где порывы ветра были слабее.