Элис лежала на полу, наполовину запутавшись в простынях. Было ясно, что она хотела встать, но споткнулась и упала. Ее белая ночная рубашка была испачкана кровью. И там, в беспорядке простыней, лежало что-то…

Нори схватила Шарлотту и прижала лицо маленькой девочки к своей груди.

– Бесс! – воскликнула Нори. – Ноа! Кто-нибудь, пожалуйста! Помогите!

Элис оторвала голову от пола. По ее прекрасному лицу текли слезы.

– Слишком поздно, – прошептала она. – Слишком поздно. Он умер.

* * *

Доктор сказал, что такое редко бывает на поздних сроках, но все же бывает, а почему – ответа нет.

– Он никогда не дышал, – добавил доктор, словно это должно было принести утешение.

Элис превратилась в призрак, бледный и молчаливый. Она спала в постели Нори, потому что не могла находиться в своей комнате. Она не выходила неделями, пока не начали опадать октябрьские листья.

Нори знала, в каком мрачном, бесконечном отчаянии оказалась подруга.

Слов утешения не было. Оставалось сидеть у кровати и ждать. Джордж приехал, как только до него дошла новость, но в конечном итоге и он ничего не мог поделать.

Тело малыша похоронили в саду, под древним дубом, на небольшой церемонии с местным священником.

Элис присутствовать отказалась.

Джордж забрал девочек с собой в Лондон, оставив жену на попечение Бесс и Нори. С той ночи на лице Шарлотты застыло все то же потрясенное выражение, а крики Матильды, зовущей маму, были слышны даже из отъезжающей машины.

Как ни странно, Ноа не уехал.

– Я останусь с леди Элис, – просто сказал он. – И с тобо-й.

У Нори не было сил спросить, какая польза от второсортного учителя музыки в подобной ситуации. Все силы уходили на то, чтобы уберечь любимую подругу от голодной смерти.

Бесс каждый день приносила горячую воду и мыло к краю кровати, и иногда им вдвоем удавалось уговорить Элис сесть, чтобы они могли вымыть ее и переодеть в свежую ночную рубашку.

Нори готовила все любимые блюда Элис в тщетной попытке заставить ее съесть больше, чем несколько ку-сочков.

Бесполезный Ноа стоял в дверях и пел низким, чистым голосом. Нелепо, но Нори чувствовала себя лучше, когда он был здесь, хотя никогда бы в этом не призналась.