— Такие.

— Послушай, ты, пьяная дубина! — закричал доктор Стадлер. — Ты знаешь, с чем играешь?

— Не смей так разговаривать со мной, старый дурак! Кто ты такой, чтобы разговаривать со мной подобным образом? Я могу голыми руками сломать тебе шею! Ты что, не знаешь, кто я?

— Ты трусливый и безмозглый головорез!

— Да? Разве? Я босс! Я босс, и меня не остановит старое чучело вроде тебя! Убирайся отсюда!

Они стояли некоторое время, уставившись друг на друга, рядом с панелью «ксилофона», в полном ужасе. Ужас Стадлера, в котором он не хотел признаться даже себе, коренился в отчаянной борьбе с собой, нежелании верить, что он смотрит на конечный результат своих трудов, что перед ним его духовный сын. У Мейгса было больше причин для ужаса, который определял его бытие: он всю жизнь жил в ужасе и отчаянии, а сейчас стремился забыть то, что наводило на него ужас — даже в момент триумфа, когда он считал, что наконец в безопасности, этот представитель таинственной, непостижимой породы — интеллигент — не боялся его и не повиновался его власти.

— Убирайся отсюда! — прорычал Каффи Мейгс. — Я позову своих людей! Я убью тебя!

— Убирайся ты, грязный, мерзкий, безмозглый идиот! — прорычал в ответ доктор Стадлер. — Думаешь, я позволю тебе наживаться на моей жизни? Неужели ты думаешь, что это для тебя я… я продал… — Он не закончил. — Перестань трогать эти рычаги, черт тебя побери!

— Не указывай мне! Не хватало еще, чтобы ты говорил мне, что делать! И ты не запугаешь меня своей высокомерной болтовней. Я буду делать что хочу. За что же я боролся, если не могу поступать так, как мне взбредет на ум? — Он фыркнул и протянул руку к рычагу.

— Эй, Каффи, осторожнее! — завопила какая-то фигура в дальнем углу комнаты, рванувшись вперед.

— Прочь! — взревел Каффи Мейгс. — Все прочь! Чтобы я испугался?! Я вам покажу, кто здесь хозяин!

Доктор Стадлер рванулся, чтобы остановить его, но Мейгс оттолкнул его одной рукой, громко расхохотался, увидев, что Стадлер упал, а другой дернул за рычаг «ксилофона».

Грохот, душераздирающий треск рвущегося металла, с силой сталкивающихся предметов, звуки борющегося с самим собой чудовища — все это слышалось только внутри строения. Снаружи все было спокойно. Просто внезапно все строение бесшумно поднялось в воздух, распалось на несколько огромных обломков, выбросило в небо несколько свистящих полосок голубого света и рухнуло грудой булыжника. В радиусе сотни миль, включая округа четырех штатов, телеграфные столбы посыпались, как спички, фермерские дома превратились в кучи щебня, дома в городах рухнули в течение секунды, жертвы, мгновенно превратившиеся в изуродованные трупы, не услышали даже подобия какого-либо звука, а на периферии круга, на полпути через Миссисипи, локомотив и шесть первых вагонов пассажирского поезда металлическим душем посыпались в реку вместе с западными пролетами расколовшегося надвое моста Таггарта.