* * *

— Господин генерал, — ворвался растерянный адъютант. — Нашей разведкой установлено, что в пяти километрах севернее прорвалось много русских танков.

— Сколько?

— Не меньше ста.

— А где наш сводный танковый полк?

— Приказом Вейхса его перебросили на участок прорыва. Сейчас у нас, кроме тридцати танков, что направлены в ремонт, нет ни одного. Начальник транспортного дивизиона предлагает нам, господин генерал, штабную машину.

Мильдер задумался.

«Да, теперь все кончено. Мы окружены. Пути отрезаны. Я лишился последних войск. Да, для меня машина, но как поступить с подчиненными штабными офицерами? Бросить их и удрать? Нет, я не могу так. Я пойду вместе со всеми, кто остался из моей дивизии. Кто бы они ни были — офицеры или солдаты. Машина пусть идет за нами. На машине надо вывозить документы».

Мильдер вышел во двор. Темная ночь. На небе ни звездочки. Вьюжило. Он стоял и смотрел, как мимо проходили редкие остатки его еще недавно боеспособных войск. Головы большинства повязаны шарфами, платками и просто каким-то тряпьем. Какое это жалкое зрелище. У некоторых за спиной болтались эрзац-валенки из соломы. За несколько десятков лет службы впервые Мильдер сам нарушил форму и поднял воротник шинели, повязался шарфом. И вот темнеющая лента колонны, человек шестьдесят, растянулись по полю. Впереди идет раненный в руку подполковник Бухер. Он опытный командир и хорошо ориентируется.

С каждым часом ветер усиливался. Идти становилось все труднее. Мокрый снег облепливал, таял и стекал за воротник. У Мильдера начала болеть раненая нога. Адъютант несколько раз предлагал ему сесть в машину, но он упрямо отказывался и шел все вперед и вперед. По его расчетам, через двенадцать километров они будут в штабе корпуса. И самое близкое — через семь километров — в первой дивизии. Но вот по цепочке глухо пронеслось: «Русские танки». Все бросились кто куда. Загремели орудийные выстрелы. Мильдер бежал тяжело, задыхаясь и падая. Рядом с ним адъютант Бросбург. Они очутились в каком-то овраге.

Мильдер окончательно выбился из сил. В поле, как собака по покойнику, выла метель. «Напрасно я не уехал тогда, — подумал он. Генерал почувствовал, как постепенно у него дубели руки и ноги. Обжигая огнем, горело лицо. Обессиленный, он сел на снег. Но холод вскоре поднял его. Сил нет, как хотелось спать. Он снова спустился в овраг — тут хоть затишье.

— Там, кажется, виден огонек! По моим расчетам, Бросбург, мы прошли не менее десяти километров. Где-то рядом наши войска. Я пока останусь здесь, а вы идите разыщите кого-либо. Я больше не могу двигаться.