Светлый фон

Долли не спросила почему, не вымолвила ни слова и, низко-низко опустив голову, стала завязывать отцу кушак.

— Всякий раз, как надеваю мундир, вспоминается мне бедняга Джо, — сказал добросердечный слесарь. — Он всегда был моим любимцем. Бедный Джо!.. Душа моя, не затягивай так туго!

Долли засмеялась, но как-то неестественно, совсем не как всегда, и еще ниже опустила голову.

— Да, жаль Джо! — заключил слесарь, словно говоря сам с собой. — Эх, приди он тогда ко мне, я, может, сумел бы их помирить. Старый Джон сделал большую ошибку! Не следовало ему так обращаться с парнем…. Ну, скоро ты кончишь, девочка?

Что за несносный кушак! Он опять развязался и волочился по земле. Долли пришлось стать на колени и начать все сначала.

— Нашел о ком говорить, — сказала миссис Варден, нахмурив брови. — Ты мог бы, я думаю, выбрать кого-нибудь более достойного внимания, чем твой Джо Уиллет.

Мисс Миггс громко фыркнула, чтобы поддержать хозяйку.

— Полно, Марта, — воскликнул слесарь. — Не будь к нему так сурова. Может, его уже и в живых нет, так будем его хоть поминать добром.

— Это беглого-то шалопая! — возмутилась миссис Варден, а Миггс тем же фырканьем выразила ей сочувствие.

— Беглый, но не шалопай, — возразил слесарь кротко. — Вел он себя всегда примерно и был красивый, славный паренек. Напрасно ты его ругаешь, Марта.

Миссис Варден кашлянула. То же самое немедленно сделала Миггс.

— Если хочешь знать, Марта, он очень старался тебе понравиться, — продолжал слесарь, с улыбкой потирая подбородок. — Да, да! Как сейчас помню — раз вечером, когда я уезжал из «Майского Древа», он вышел за мной на крыльцо и стал просить, чтобы я никому не рассказывал, что с ним здесь обращаются, как с мальчишкой… Не хотел, чтобы у нас дома это узнали. Но тогда я не понял… «А как поживает мисс Долли, сэр?» — спросил он потом. Бедный Джо! — с грустью вспоминал слесарь.

— Господи помилуй! — воскликнула вдруг Миггс. — Вот тебе раз!

— Ну, что там еще? — спросил Гейбриэл, круто обернувшись.

— Посмотрите-ка на мисс Долли, — ответила служанка, наклонясь и заглядывая Долли в лицо. — Ведь она плачет, разливается! Ох, мэм! Ох, сэр! Верите ли, я, как увидела, так и обомлела, перышком меня теперь сшибить можно, — завопила эта чувствительная девица, прижав руку к груди, словно для того, чтобы сдержать сильное биение сердца.

Слесарь бросил на мисс Миггс взгляд, говоривший, что он был бы не прочь иметь сейчас в руках такое перышко, потом удивленно проводил глазами убегавшую из комнаты Долли, за которой тотчас последовала преисполненная сочувствия Миггс, и, обращаясь к жене, пробормотал: