— Вы так думаете? Но между ним и мной стоял третий… Он этого не видел, а я видел… Стоял, подняв над его головой окровавленную руку. Там, наверху, в комнате, тот и я стояли так в ночь убийства… И, падая, он тогда так же точно поднял руку и посмотрел на меня… Я знал, что в этом самом месте мне придет конец.

— Какая у вас, однако, богатая фантазия, — сказал слепой с усмешкой.

— Пролейте чью-нибудь кровь, тогда увидите, до чего дойдет ваша фантазия.

Радж застонал и, качаясь из стороны в сторону, в первый раз поднял глаза. Через минуту он заговорил снова тихим, глухим голосом:

— Двадцать восемь лет! Двадцать восемь лет! А он за столько лет ничуть не переменился, не постарел — все тот же. Он стоял у меня перед глазами всегда, во тьме ночной и среди бела дня, в сумерки, в лунном свете и в солнечном, при свете огня, ламп и свечей, и в непроглядном мраке, где бы я ни был, на людях или один, на берегу или на корабле… И всегда такой же!.. Иногда он оставлял меня в покое целыми месяцами, а иногда не покидал ни на миг. Я видел его в море — глубокой ночью он скользил рядом с отражением луны в неподвижной воде… Видел на пристанях, на рынках, — подняв руку, он стоял в шумной толпе людей, не подозревавшей, что среди них стоит этот страшный безмолвный призрак. Вы говорите — фантазия? А вы и я действительно существуем? А эти железные цепи, в которые меня заковал кузнец, они тоже — фантазия, которую можно рассеять, дунув на них?

Слепой слушал молча.

— Фантазия? А то, что я его убил, — тоже только моя фантазия? Может, и то фантазия, что, уходя из комнаты, где он лежал убитый, я увидел за дверью в темноте человека и по ужасу в его глазах понял, что он уже подозревает правду? Разве я не помню, как дружески заговорил с ним, подходя все ближе и ближе с еще не остывшим ножом в рукаве? Разве я только вообразил, что и этот погиб от моей руки? Что он пятился от меня в угол, к стене, а я пригвоздил его к этой стене, и труп не упал, а стоял передо мной. Разве я не видел, как вижу вас, этого стоявшего передо мной на ногах мертвеца?

Слепой почувствовал, что он встал, и знаком попросил его опять сесть на койку, но Радж не обратил на это внимания.

— Вот тогда-то мне и пришла мысль свалить убийство на него. Я переодел его в мое платье и стащил по черной лестнице к пруду. Разве я не помню этот всплеск, когда я бросил его туда? Разве не помню, как в лицо мне брызнула вода и, когда я утирал его, мне казалось, что это не вода, а кровь?..

Потом я пошел домой. Господи, какой это был долгий путь! Я пришел к жене и все ей сказал. Она упала, как подкошенная. А когда я нагнулся и хотел поднять ее, она оттолкнула меня с такой силой, что я отлетел прочь, как ребенок. При этом она испачкала об меня руку кровью. Что же, и это все — только моя фантазия? Разве потом она на коленях не поклялась перед богом, что она и ее еще не рожденное дитя с этого часа отрекаются от меня, и словами, которые заставили меня похолодеть — меня, только что совершившего такое страшное дело! — приказала мне бежать, пока не поздно, ибо, хоть она мне жена и будет молчать обо всем, она не хочет жить со мной под одним кровом? И разве я не ушел в ту же ночь, отверженный богом и людьми, и не жил с тех пор, как выходец из ада, прикованный к нему цепью, бродя по земле, насколько позволяла эта цепь, и зная, что в конце концов она меня потянет обратно в ад?