– Ты голодна? – спрашивает Мэри. – Села бы, перекусила. Вот сыр и крекеры.

Кэролайн качает головой.

– Почему вообще ты здесь? Что ты делаешь в моем доме, почему предлагаешь мне поесть? Ты ничего не знаешь о домашнем хозяйстве. Ты даже яйцо сварить не можешь. О чем только Стив думал, когда связался с тобой?

– Он решил, что я знаю, где ты.

– Можно подумать, я бы тебе сказала!

– Стив считает, что твой отъезд как-то связан с прошлым, поэтому и написал мне.

– А что потом? Ты прокралась в мой дом?

– Я позвонила, мы поговорили. Ему было трудно справляться одному, и он спросил, не могла бы я помочь. Я сказала «да», потому что хотела помочь тебе.

– Не притворяйся, будто сделала это для меня, – шипит Кэролайн. – Я тут ни при чем. Я тебя приезжать не просила и понятия не имела, что Стив совершит такую глупость.

– Я не ждала от тебя благодарности, – шепчет Мэри, – но совершенно не обязательно быть такой жестокой.

– Жестокой? – Кэролайн прислоняется к дверному косяку и прищуривается. – Интересно, насколько ты сблизилась с моим мужем?

– Не говори глупостей.

– Когда имеешь дело с тобой, нельзя исключать ничего.

– Что ж, вот это исключи, потому что ты просто-напросто злишься и не хочешь осознать реальное положение вещей. Думаешь, Стив позарился бы на старуху вроде меня? Думаешь, мы с ним могли бы так с тобой поступить?

Может быть, дело в том, что она повысила голос. А может, в том, с какой уверенностью она произнесла эти слова. Как бы то ни было, огонь, пылавший в Кэролайн, словно бы угас. И сама она как-то поникла, опустила плечи и вдруг побледнела. Она подошла к столу, сбросила сандалии и уселась на стул.

– Прости, моя последняя фраза была неуместна. Я устала. Сама не знаю, что говорю.

Кэролайн берет бокал и делает несколько больших глотков.

Где-то неподалеку тявкает лисица. Жалобно, тоскливо.

Кэролайн говорит:

– Я вчера звонила Стиву. Мы общались в первый раз после того, как я ушла. Он тебе сказал?