– Все заживет, – успокаивающим тоном заверила она меня, дав выплакаться. – Врачи говорят, что кожа восстановится. Тебе очень повезло, что родители успели быстро все смыть.
Я посмотрела на нее сквозь слезы:
– Повезло? Поверить не могу, что вы это всерьез. А еще что именно вы упекли меня в психушку.
Сара склонила голову набок:
– Это не совсем так, Эвелин. Ты сама согласилась сюда лечь, по доброй воле. «Упекают» тех, кто отказывается от помощи. А ты легла в это отделение добровольно.
– Как будто у меня был выбор.
– Как сказать…
– Как же это все вышло? – спросила я сквозь рыдания и издала стон, который вполне мог бы ужаснуть даже опытного психиатра. Сара сидела и внимательно слушала мой рассказ о событиях последнего месяца, и ее лицо то и дело принимало сочувственное выражение. Я поведала ей о Битве бэндов, о ссоре с родителями, о спальне Гая…
– Я так быстро слетела с катушек, – проговорила я, пытаясь объяснить свою печаль. Объяснить ту боль, что никак не желала проходить, сколько бы картин арт-терапевт ни заставлял меня нарисовать. – Так быстро… Дела ведь шли в гору, мне становилось лучше, а потом – БАЦ! – и снова безумие, и вся жизнь под откос… Получается, даже если я поправлюсь…
– Непременно поправишься, – уверенно вставила она.
– Даже ЕСЛИ я поправлюсь, какой в этом смысл? Если всего за какую-то неделю можно все потерять! Если я вечно на грани безумия! Что же теперь делать? Как быть?
– Если вдруг станет хуже, вспомни, какой путь ты проделала, обратись за помощью и продолжай бороться.
– Я ужасно устала бороться, – со слезами призналась я. – Как же это тяжело – быть как все!
– А как по-твоему, этим самым «всем» трудно быть собой?
– Нет, – мрачно ответила я и скрестила руки на груди, поморщившись, когда изуродованная кожа коснулась грубой ткани джемпера.
Сара немного помолчала, а потом вдруг спросила:
– А что, по-твоему, значит «быть нормальной»?
– Быть такой, как все, – не думая, ответила я.
– И что же такого замечательного в этих самых «всех»? Расскажи подробнее.
– Ну… м-м-м… Их не упекают в психушку.