Все-таки теряя себя, человек лишается очень многого. Не только гордости или надежды, но и того, что так важно для других. Способности помочь ближнему, когда ему это нужно, умения заметить чужую боль. Человек погружается с головой в свою беду, в свои горести. И это несправедливо. Мне вовсе не хотелось проявлять эгоизм и быть ужасной сестрой… но такой я и была… На иное попросту не хватало сил.

Мама говорила мне какие-то ласковые слова, давая выплакаться. А я все думала о Роуз, о милой, славной Роуз.

– За что ее вообще дразнить? – спросила я вслух.

Куда больше этого заслуживала я. Это ведь я – тронутая. Поехавшая. Это я убогая, раздражающая, ненормальная, это на таких, как я, надо показывать пальцем и говорить: «Ха-ха-ха, глядите, какая неудачница!» Это я никогда не ела свиные ребрышки руками, не хотела оставаться на ночевку в чужих домах, потому что боялась грязи, не отмечала дни рождения друзей на катке, чтобы не брать напрокат коньки, которые уже кто-то носил до меня… Так что в моем случае насмешки были бы очень понятны! Но ведь у Роуз не было ни единого недостатка, просто не к чему было придраться!

– Такова людская природа, – сказала мама, положив джинсы в стопку. – Люди испорчены и потому унижают других.

– Да ведь Роуз во всем замечательная!

– О, повод найти несложно. Даже если ты почти безупречен, обидчики что-нибудь да отыщут. Отгородиться от мира нельзя, Эви. Я знаю, что ты давно пытаешься это сделать, но от неприятностей никто не застрахован, а люди в большинстве своем злы, и потому – что бы ты ни делала – мир никогда не оставит тебя в покое. Это невозможно. Единственное, на что мы способны, – это не потворствовать злу. Вот почему я так тобой горжусь…

Я подняла на нее глаза:

– Гордишься? Почему? Все-таки выписка из психушки – так себе почетная грамота, ее над лестницей не повесишь.

– Да, горжусь. Потому что ты, несмотря на все то, что тебе пришлось пережить, осталась добрым и хорошим человеком. Ты не озлобилась. А если и озлобилась, то лишь на себя. Возможно, ты и чувствуешь себя сломленной, но других не ломаешь!

– Я превратила твою жизнь в ад.

Мама улыбнулась и снова меня обняла.

– Ты ведь не нарочно! И без конца ругаешь себя за это. Думаю, нам всем надо собраться и поговорить, чтобы научиться правильно относиться друг к другу. Мы общались с Сарой, и она дала нам несколько ценных советов. Ты ведь не рассказывала нам о симптомах обострения, а решила их скрыть. В этом есть и наша с папой вина. Не только твоя. Может, эта моя «строгость во благо» не особо-то и помогает?