Был награжден золотыми именными часами, маузером и «расстался с карательными органами» в 1922 году. Для чего и случай выбрал удачный. Согласно копии анкеты, предоставленной Российским государственным архивом социально-политической истории, Биленкин-Бельский демобилизовался, когда ЧК была реорганизована в Главное политическое управление при Народном комиссариате внутренних дел[47].

В Одесском литературном музее хранится фотография. На обороте надпись: «Слева направо Багрицкий, Катаев, Яша Бельский. Какой год – не помню. Это может быть и 25, и 26, а может, даже 31 (хотя вряд ли)»[48].

Даритель, понятно, Катаев-старший. Фотографию передал директору ОЛМ в начале 1970-х годов. При советском режиме публиковалась она, скажем так, частично. Бельского публикаторы удаляли[49].

Свидетельства Катаева-старшего и Мацкина совпадают в целом. Но Бельский – к сентябрю 1920 года – «нелегал». Значит, не мог он тогда, как рассказывал Катаев-старший, присутствовать на допросе. Тем паче – вмешиваться и предлагать свое решение.

Вмешаться не могли и коллеги, не стесненные правилами конспирации. С. Ф. Реденс, еще 12 марта 1920 года, едва вступив в должность председателя ОГЧК, подписал специальный приказ, исключавший любые формы заступничества: «Напоминаю, что такое явление недопустимо, и сотрудники, ходатайствующие за каких-либо арестованных будут мною привлекаться к ответственности»[50].

Реденс, как известно, попусту не грозил. В лучшем случае заступник лишился бы должности. Но и до расстрела могло дойти. Судьбу же арестованных все равно изменить бы не удалось.

У Бельского не было полномочий, достаточных для избавления Катаевых от ареста. Значит, чьей-то помощью воспользовался.

Правозащитник из губернского военкомата

Правозащитник из губернского военкомата

В комментарии Лущика к повести «Уже написан Вертер» нет упоминаний о вмешательстве Бельского. Там иная версия чудесного спасения. Но предложенная тоже Катаевым-старшим.

Он в 1982 году обсуждал с одесским краеведом А. Ю. Розенбоймом автобиографический контекст повести «Уже написан Вертер». Тогда и сказано, что автор сидел в чекистской тюрьме, пока не «появилась какая-то комиссия, и один из ее членов, Туманов, частый посетитель литературных вечеров, узнал Катаева как поэта. В тот же день его освободили».

Стало быть, избавитель – Туманов. О чем, как подчеркивал Лущик, не знали историки литературы.

В 1982 году одесские газеты планировали интервью ко дню рождения Катаева. Но в «юбилейных» публикациях новая версия была неуместна, да и для подтверждения требовались документы, тогда недоступные.