– Завтра я отплываю в турецкую Бруссу, где надеюсь отыскать свою бедную мать. Настолько бедную, что она была вынуждена продать меня и мою сестру польскому нунцию Боскампу. Теперь я даже благодарна матери, продавшей меня…

Потемкин волочился за красавицей, где-то очень долго пропадал, почему Екатерина и встретила его с ревностью:

– Неужели и ты, друг мой, не устоял перед этой низкой тварью, на лице которой выжжено клеймо продажности?

– Мы беседовали о… крепости Хотина, она уверила меня, что случись война, и Хотин сразу отворит нам ворота.

– Каким же образом?

– Сестра мадам Витт, тоже проданная матерью, была куплена пашою Хотина, и она стала «одалыкой» в его серале.

«Одалыка» – звезда гарема (отсюда же и «одалиски»). Но Екатерина до седых волос ревновала Потемкина:

– Вольно ж ей врать, а тебе вольно врунью слушать…

На обратном пути в Россию императрица заночевала в слободе Анновке, тоже принадлежавшей Безбородко.

– Слушай, Андреич, какой уже раз я ночую в твоих поместьях. Всюду, куда ни заедем, везде у тебя имения. Я ведь помню, каким босяком достался ты мне, из косточек суповых ты мозги, словно пес бездомный, высасывал. А теперь? Диву даюсь, и когда ты успел таким магнатом соделаться?

– Все вашими щедротами, – отвечал «щирый хохол»…

В свите царицы появился скромный Голенищев-Кутузов, которого Екатерина встретила очень приветливо.

– Берегите голову, Михаила Ларионыч, – сказала она ему. – Видит бог, ваша голова еще пригодится матушке-России…

7 июня в Полтаве съехались Потемкин и Суворов, Екатерина со свитой и послами. Здесь перед ними было документально разыграно славное Полтавское сражение, о котором Сегюр известил Париж: «Оно явилось в живой, одушевленной картине, близкой к действительности». Все было исполнено в подлинной исторической точности – и огонь инфантерии, и наскок кавалерии, в громыхании канонады не были слышны только вопли умирающих, ибо войска сражались с притворной жестокостью. Но впечатление от битвы было настолько сильным, что в самые патетические моменты сражения зрители невольно вскрикивали от ужаса. Екатерина поднесла Суворову табакерку со своим портретом и с бриллиантами:

– А три рубля за квартиру, так и быть, я заплачу.

Суворов пал перед ней на колени:

– Спасительница! Не будь тебя, кто бы мне три рубля дал?..

Над землей еще клубились тучи порохового дыма, когда она, низко кланяясь, вручила Потемкину пальмовую ветвь:

– Это тебе, друг мой… за Тавриду! И отныне велю во веки веков зваться тебе князем ПОТЕМКИНЫМ-ТАВРИЧЕСКИМ…

Екатерина тронулась на север, последний раз посетив проездом Москву: больше она ее никогда не увидит.