– Э… вот… скажу я тебе, поменяешь лошадь, которую хорошо знаешь… на другую… хотя и красивую… она как будто и молодая… да, но я-то ее не знаю… – ответил с плохо скрытым смущением, почесывая за ухом, хозяин станции, не обращая внимания на ругательства апулийца. – Меня это не очень-то прельщает… потому что, должен тебе сказать, лет пять назад со мной приключился как раз такой случай…

– Я вовсе не желаю уступать тебе лошадь, не променяю я ее на самую лучшую из твоих: я хочу оставить ее у тебя в залог… Ты дашь мне одну из своих, чтобы доехать до ближайшей станции: там я оставлю твою, и возьму другую, и так далее, пока не доеду до…

Тут апулиец остановился и бросил недоверчивый взгляд не на болтливого хозяина почты, а на молчаливого и почтительного отпущенника или раба. Затем закончил свою речь:

– Пока не доеду, куда мне надо… Когда я поеду обратно, я проделаю то же самое и, приехав к тебе, заберу своего Аякса; моего гнедого зовут Аяксом.

– Ну, уж о нем ты не беспокойся. Ты его найдешь упитанным, сильным; я знаю, как надо ухаживать за лошадьми… Ты не сомневайся. Но, вот видишь, я сразу догадался, что ты спешишь и что ехать тебе далеко… Наверное, в Беневент?

– Может быть, – улыбаясь, ответил апулиец.

– Или, может быть, даже в Капую?

– Может быть.

– Кто знает, может быть, тебе надо ехать даже и в Рим?

– Может быть.

Оба замолчали.

Апулиец, оказывавший честь маслу и сыру, принесенным хозяином, продолжал улыбаться, глядя на добродушного болтуна, который был разочарован и недоволен, потому что остался в дураках от всех этих «может быть», ничуть не удовлетворявших его любопытство.

– Ну, что же ты молчишь? – спросил путешественник. – Может быть, я еду в Корфиний, Аскул, Камерин, в Сену галльских сенонов, в Равенну?.. А отчего бы мне не поехать также в Фалерии, Сполетий, Хиос, Кортону, Арретий, Флоренцию? В страну галльских боийев или к лигурийцам? Почему бы мне не…

– Да сопутствует тебе великий Юпитер! Не смеешься ли ты надо мной? – спросил сконфуженный хозяин станции.

– Я пошутил, – ответил апулиец, добродушно улыбаясь и подавая хозяину чашу, наполненную формианским вином. – Выпей из чаши дружбы, не обижайся на меня, когда я шучу и разжигаю твое любопытство. Ты, по всей видимости, человек хороший… только болтун и излишне любопытен…

– Но не ради дурного, – ответил добродушный хозяин, – и, клянусь всеми богами неба и преисподней, человек я благочестивый и честный, а если я лгу, пусть погибнут от чумы моя жена и дети!

– Да ты не накликай бедствий, я тебе верю. Пей!

– Желаю тебе счастливого путешествия и благополучия, – сказал хозяин станции и, отпив из чаши два-три глотка формианского, передал ее затем апулийцу.