— Мэрион. Эта закладка… по всей видимости, она была в книге?

— Да. Книга у меня.

Он застыл, судорожно сжал руки.

— А ты… Можно спросить… а письмо… тоже у тебя? — Вид у него был жалкий, и сидел он как-то слишком низко, колени под подбородком.

— Я думал, письмо у тебя.

— Нет! — воскликнул он с такой силой, что Анна обернулась.

— Очень жаль, — произнес я, сам хорошенько не понимая, чего мне жаль. — Я думал, ты взял письмо с собой, а книгу с закладкой оставил.

Лицо его, еще минуту назад полное надежды, потухло.

— Я почти ничего с собой не взял. Ушел из Миссии в чем был, прихватил из кабинета пару мелочей, и все. И не вернулся.

— Я знаю.

Услышав это, он съежился, и меня кольнула совесть. Неудивительно, что он старался не говорить со мной о прошлом. Ничто не может так разбередить сердце, как хорошо подобранные слова затаившего обиду сына. Если только я был в его глазах сыном.

— Но палец ты захватил? — напомнил я.

— Да… и больше ничего. Он был у нее в комнате.

— Извини, но письма у меня нет.

— А закладка? Как она к тебе попала?

Я вздохнул. Анна подала нам кофе. Маленькая чашечка без ручки, казалось, никак не соответствовала масштабу того, что я собирался ему рассказать.

— Мне пришлось срочно бежать из Эфиопии. Меня разыскивали власти. Было подозрение, что я причастен к нападению на самолет «Эфиопских Авиалиний», что я сочувствую борцам за освобождение Эритреи. Помнишь свою служанку, Розину? Среди террористов была ее дочь, Генет. Розина умерла, кстати сказать. Повесилась. — Он напряженно слушал.

— Розина и Генет… — продолжал я. — Достаточно сказать, что у меня был всего лишь час, чтобы убраться из города. Я перелез через стену Миссии, успел попрощаться с Хемой, матушкой, Гебре, Алмаз и с братом Шивой… — Я споткнулся. — С Шивой, твоим сыном…

Стоун сглотнул. Забыл, что ли? Так я напомню. Ничего, что больно.

— Моим сыном… — выговорил он.