Вот такие истории.

Пока миамасцы рассказывают их, они так громко хохочут, что истории поднимаются в воздух, наподобие небесных фонариков, и медленно кружат возле могилы. Пока все истории и все времена не сливаются воедино. Они смеются до тех пор, пока не запомнят, что именно это остается, когда мы уходим.

Смех.

— Полукто оказался мальчиком. Его будут звать Гарри! — гордо сказала Эльса, счищая с камня снег. — Альф говорит, нам повезло, потому что у девочек в нашем роду поршни в башке клинит. — Эльса хмыкнула, заключив поршни в башке в воздушные кавычки, и пошаркала дальше, изображая Альфа.

Холод щипал щеки. Эльса щипала холод. Папа копал снег, поддевая лопатой верхний слой земли. Эльса плотнее закуталась в шарф Гриффиндора и развеяла прах ворса на бабушкиной могиле. Поверх пепла она насыпала крошек от плюшек с корицей.

Она крепко-крепко обняла каменное надгробие и прошептала:

— До встречи!

Теперь их истории будет рассказывать Эльса. Они с папой пошли к «ауди», держась за руки. И Эльса рассказала первую из историй. Папа внимательно слушал. Он убавил звук в магнитоле еще до того, как Эльса села в машину. Эльса пристально посмотрела на папу.

— Ты расстроился вчера, когда я обняла Джорджа? — спросила она.

— Нет, — ответил папа.

— Не хочу, чтобы ты расстраивался.

— А я и не расстраиваюсь.

— Совсем ни капельки?

— А что, должен?

— Ну мог бы немного.

— Пожалуй, я правда немного расстроился.

— Нет, знаешь, все-таки слишком сильно не надо.

— Извини.

— Не расстраивайся так, чтобы меня потом мучила совесть. Разве что самую малость, а то мне кажется, что тебе это безразлично!

— Я очень расстроился.