– Что он сказал?

Хелена перевела.

– С удовольствием. – Рамон начал расставлять фигуры.

Одно обстоятельство очень огорчало Хелену: она не могла повести Рамона в кино на фильмы чешской «новой волны» – ни один не был дублирован ни на испанский, ни на французский. Хелене почему-то казалось, что между ними всегда останется незаполненная пустота, даже пропасть, если Рамон не увидит картин, которые она считала важнейшей составляющей национальной культуры.

Однажды вечером они оказались у «Люцерны»[135], где все еще показывали «Любовь блондинки». Она пообещала, что будет переводить, но Рамон отказался:

– Не расстраивайся, я посмотрю эту ленту, когда ее дублируют на испанский.

– А если не дублируют? В любом случае ты никогда не узнаешь, что я думаю и чувствую.

Главным для Хелены был момент сопереживания и возможность обсудить кино после просмотра.

На стене в холле кинотеатра висели фотографии кадров из фильма, она попыталась рассказать Рамону фабулу, но это оказалось попыткой с негодными средствами, потому что главное – не сюжет, а все остальное: взгляды, которыми обмениваются герои, паузы между сценами, все, что невозможно запечатлеть на пленке.

– Это история нашей страны за те двадцать лет, когда в людях целенаправленно уничтожалась индивидуальность, подавлялись самые передовые идеи, а ложь и трусость возводились в принцип. Общество закостенело, посредственность стала нормой, и в головах у молодых укоренилась мысль о том, что освобождение может принести только третья мировая война. Вот к чему мы пришли. А потом появились люди, «державшие фигу в кармане», умевшие писать между строк, втискивать в привычную драматургию двойные смыслы, снимать фильмы-«обманки». Юмор и насмешка стали нашим любимым оружием. В «Блондинке» авторы говорят о политике вроде бы невинные вещи, а на самом деле это сущая крамола, они показывают жизнь людей с их печалями, разочарованиями и смятением души, человеческую разобщенность и ухитряются при этом надуть цензуру.

Хелена отослала документы в пражскую Школу кино и телевидения, конкурс был большой, ей предстояло пройти собеседование с приемной комиссией, и она с нетерпением и страхом ждала вызова.

Потому что была очень молода.

В воскресенье 19 июня, около полуночи, в дверь позвонили. Рамон вышел, десять минут поговорил по-испански с седовласым мужчиной лет пятидесяти в элегантном костюме, которого Хелена никогда раньше не видела. Машина стояла перед домом, за рулем сидел Диего. Потом незнакомец уехал.

Рамон постоял еще минуту на улице и вернулся в дом. Он суховатым тоном сообщил Хелене, что должен завтра уехать и не может сказать ни куда, ни сколько будет отсутствовать. У него назначена встреча, ради нее он и приехал в Чехословакию, но она отложилась из-за его болезни. Выбора нет, остается надеяться, что много времени это не займет – несколько дней, не больше.