— Кто вам сказал, что я поэт?
— Моя дочь ничего от меня не скрывает. В молодости я тоже обожал стихи. Особенно Аполлинера. Ты знаком с его творчеством?
— Я мало что читал из его стихов.
Он задумался:
— А я почти все забыл. Так много времени прошло…
Он закрыл глаза…
— Кое-что задержалось вот тут, — с улыбкой произнес он, постучав указательным пальцем по виску. — Невероятно, как много ненужных сведений хранит наш мозг. Я ничего не имею против тебя лично, но предпочитаю, чтобы моя дочь нашла себе мужа-еврея. Так будет правильней.
— Почему?
— Из-за детей! Ты думал о детях?
— Пока нет.
— В том-то и проблема. Ты бы хотел, чтобы твои дети посещали синагогу?
— Может, они не будут ходить ни в синагогу, ни в церковь, откуда мне знать?
— Со своими детьми ты сможешь поступать, как захочешь, а мои внуки молиться в церкви не будут. Жить в мире — значит жить среди своих. Евреи пусть живут с евреями, католики — с католиками.
— Но зачем уезжать? Евреем можно быть и во Франции.
— Будь я китайцем, жил бы в Китае, и это было бы правильно, разве нет?
— Согласен.
— Я — еврей, и я уезжаю в Израиль. Все просто. Ты — француз и католик, тебе там делать нечего, что не мешает нам быть друзьями. Но каждый должен жить на исторической родине. Я рад, что вы с моей дочерью больше не встречаетесь. Ничем хорошим ваши отношения закончиться не могли.
— Не думаю, что Камилла хочет ехать.
— Я никого не принуждаю. Мои дети свободны. Скажи она, что хочет остаться во Франции, я поселил бы ее у моего брата в Монтрейе. Камилла хочет отправиться в Израиль потому, что там ее родина, и потому, что семья — это ее