– Мы все исправим, мистер Пиплз, – повторил он. – Можете мне верить.

– Я в этом не сомневаюсь, – заверил Клайв-младший, его вдруг охватило согревающее чувство доверия. И еще легкая тошнота – возможно, от близости мусоровоза.

– Сообщите мне, во сколько обойдется ремонт, и я сразу же возмещу. Дважды просить не придется.

– Договорились, – согласился Клайв-младший.

Им ничего не оставалось, как напоследок еще раз оглядеть царапину, будто признавая ее серьезность и установившееся между ними доверие.

– Как идут дела? – решился спросить Клайв-младший, когда молчание и благожелательность сделались нестерпимы.

– Хорошо, – ответил Сквирз и добавил философски: – Мусор есть всегда, что бы ни случилось. Люди не любят, когда копится мусор, разве что в Нью-Йорке иначе. Я рассчитывал, что мы не прогорим, и угадал.

– Я рад. – Клайву-младшему почудилось, что в холодном воздухе осязаемо повис вопрос о невыданном кредите. Оба словно гадали, как показать, что не держат зла друг на друга.

– Я так понимаю, луна-парк строить не будут, да? – после долгой паузы заметил Сквирз. Он явно наслаждался выпавшей ему возможностью поговорить с банкиром на серьезные темы и оглядывал пустынную улицу, точно надеялся, что их увидят.

– Да, – подтвердил Клайв-младший, – похоже, уже не будут.

– Ну и пошли они к херам, – сказал Сквирз. – Жили без них раньше, проживем и впредь.

– Думаю, проживем, – согласился Клайв.

– Но вообще жаль, конечно, – добавил Сквирз. – С луна-парком у нас было бы втрое больше мусора.

Они пожали друг другу руки, и Клайв-младший с удивлением отметил, что ладонь у Сквирза – тот снял рабочую перчатку – чистая и на вид, и на ощупь.

Сквирзы уехали, Клайв-младший уселся обратно в “линкольн”, выехал задом с парковки под новой растяжкой – ее повесили только накануне, до того, как пришло известие. На ней красовалась типичная похвальба, которую Клайв поощрял в ту пору, когда еще верил, что предупредительный сигнал светофора означает “останавливаться необязательно”. Но сегодня слова на растяжке читались иначе, нежели вчера. На ней говорилось: “1985-й: ПЕРВЫЙ ГОД ОСТАТКА ВАШЕЙ ЖИЗНИ”.

Клайв-младший направился по Главной на юг, мимо обреченного супермаркета, и выбрался из города на шоссе, ведущее к федеральной автомагистрали, по которой обычно ездил на север, к Шуйлер-Спрингс и удаче. Он выбрал длинную дорогу, но так ему хотя бы не придется проезжать мимо дома матери. Одно дело – смириться с крахом “Последнего прибежища”, проекта, грандиозного по задумке, плану и исполнению. И совсем другое – сознавать, что ему не удалось осуществить даже замысел частный и скромный: выкурить наконец Салли из материнского дома. Правда, Салли пообещал к январю съехать, но потом он попал за решетку, то есть съехать к январю никак не мог, и теперь Клайв-младший понимал, что Салли никогда не уйдет полностью. Клайв надеялся изгнать Салли не только из дома, но и из сердца матери, из сферы ее протекции, чтобы Салли наконец-то завершил то, что начал давным-давно и никак не мог закончить, – погубил себя. У Клайва-младшего по-прежнему не укладывалось в голове, почему Салли все еще жив. Ведь такие, как он, гонят не только на мигающе-желтый, но и на пылающе-красный. А может, в этом и дело. Тот, кто решил вести себя безрассудно, должен придерживаться этого принципа во всем.