* * *
Однако никто не может просто снять с себя свое прежнее «я», словно платье. Сперва кажется, что старая личность исчезла, а потом она возвращается; мы взрослеем циклами, как накатывает море – вперед и назад, и никто не видел маленькую сиротку, которую Ясмина все еще носила на дне сердца. Сиротка выныривала из тайника ночами, когда Ясмина лежала одна в темноте, и чувство полноты жизни, которое давала ей беременность, вытеснялось более давней мелодией – пустоты, голода и бедности. Она приходила без предупреждения, вызванная мимолетной мыслью, – например, когда Ясмина сравнивала себя с другими женщинами, услышав за окном свадебную мелодию.
Ясмина с детства любила свадьбы. Девочкой она подражала походке невесты – напряженно-горделивой, вызванной страхом наступить на подол. Она была уверена, что в один прекрасный день такой поступью пройдется и она сама. Ясмина упражнялась тайком перед зеркалом, накинув на себя простыню, и каждый раз на нее накатывало ощущение ничем не замутненного счастья. Жизнь простиралась впереди бескрайним полем бесконечных возможностей.
Но в это лето, когда началась пора свадеб, она осознала, что судьба ее отныне иная. Для нее существовал лишь один мужчина, и он ушел. Она соединялась с Виктором, лежа в постели и трогая себя так, как трогал ее он, а за окном звучали танцевальные мелодии… потом засыпала, мокрая от пота, а во сне расправляла крылья и летела через море в Сицилию, где брела по пыльным улицам, по зеленым холмам и старым деревням, через войну и разруху, разыскивая своего возлюбленного. Она встречала странных людей, рассказывавших, что видели его, – то были отвратительные старцы и нежные ангелы. Иногда она и сама видела его. Один раз он стоял у стены, с завязанными глазами в ожидании расстрела, один раз лежал голодный в окопе, один раз был заперт в старом доме, но он всегда был живой. И, проснувшись, она знала, что он вернется. Возможно, раненый, но она его выходит.
И она не придавала значения словам, иногда вырывавшимся у Альберта:
– Мы должны быть готовы к худшему.
Мими тогда била пальцами по его губам и тихо шипела:
– Не говори так!
Но Ясмина знала, что жизнь Виктора зависит не от слов Альберта. И не от молитв Мими. И уж точно не от немцев. Нет, только ее любовь решала, быть ему живым или нет. Пока ее сердце бьется для него, будет биться и его сердце. В этом она была так уверена, что Мориц даже не пытался вернуть ее в реальность. В случае Ясмины воображение определяло реальность, а не наоборот, как у большинства людей. Если кто-то высмеивал ее как мечтательницу, она говорила только: