Не только садисты из СС, всаживавшие пули в затылки инакомыслящих, инаковерующих, инаковидящих, нет, – но и те, что отворачивались, не желая ничего видеть, предали все, что было для них святым. И он один из них. Его кадры покрывали преступления. Подлость такого размера, что он теперь не знал, сможет ли когда-то сказать: «Я немец».

Как они поступят с тобой, когда узнают?

И тогда он сделал то, на что давно не решался. Пересек улицу, вошел в церковь, прошел мимо пустых рядов к Мадонне ди Трапани. Он опустился перед ней на колени и начал молиться. И вдруг запнулся. Он забыл слова из «Отче наш». Они никогда не смогут нас простить. Только нечеловеческая любовь способна на это. Мадонна взирала на него сверху. Она его не слышала. Он встал и отвернулся. Молитва не принесет облегчения.

Он вышел на площадь, под яркое солнце. Здесь оставаться он не может. Но возвращение казалось немыслимым. Германии, которую он покинул, не существует. Разрушены не только дома, но и души. Страна отравлена. Про́клятое кладбище. К тому же занятое чужими войсками – как они поступят с немцами?

Для них мы не люди.

Глава 45 Марсала

Глава 45

Марсала

Если ты выскажешь то, что в тебе есть,

Тогда то, что ты высказал, спасет тебя.

Если ты не выскажешь того, что в тебе есть,

Тогда то, что в тебе есть, разрушит тебя.

Плащ невидимки Мориц носил, не сознавая, что это его власяница. Мой дед прятался, потому что не мог смотреть людям в глаза после того ужаса, что сотворил его народ. Да, он спас Виктора, но то было скорее делом случая, возможностью, в которую он вцепился, как утопающий хватается за брошенную ему веревку. Последняя искра жизни в окоченевшей душе, последний съезд с дороги, ведущей в ад. Но одно благое дело не отменит остальные злодеяния.

И я вдруг поняла, что тоже ношу его, плащ невидимки. В моем пропыленном бюро без окон среди египетских посмертных масок и пожелтевших фотографий – Говард Картер и Гуго Винклер, умершие идолы, которые искали других умерших идолов. Я была невидимкой в своем браке, растворилась в нем. Я была невидимкой и после развода, закутавшись в черное покрывало – внутри себя. Я пряталась от живых.

Вина требует искупления. А иначе она никуда не девается. Долги наследуются. Моя мать просто сбежала от этого груза. Может, в те годы иначе было и не выдержать. Что бы она могла сделать? Она не знала своего отца. Она не могла поговорить. Ни о нем, ни с ним. Но даже если нет слов, мы все равно связаны. Любой ручей стремится пробиться к морю, вот и в человеческой душе есть каверны и проходы, через которые она посылает сигналы. Наши неискупленные продолжают жить в нас. Они являются нам во снах.