Но причина, которую Ясмина не выдавала, крылась в другом: она разучилась ориентироваться в реальном мире, а фантазии предали ее. Дело было не в том, что Виктора никто не видел, а в том, что она больше не слышала его голос. Ее сны замолчали.
Вечером они сели в последний автобус на Сиракузу. Ясмина не разговаривала с отцом. Мориц держал на коленях измученную Жоэль. В какой-то момент, когда стемнело, Ясмина положила голову Морицу на плечо и закрыла глаза. Мориц вопросительно глянул на Альберта, и тот кивнул.
* * *
В древнем городе они поселились в пансионе, стоявшем у самой воды. Ясмина отказалась от еды и скрылась с Жоэль в своей комнате. Морицу и Альберту тоже было не до ужина. Они сели у себя в комнате и разделили последние сигареты. Через открытое окно слышался шум волн, набегавших на береговую стену, которая больше напоминала отвесную скалу, в черноте ночи не было видно ни зги, небо и море слились в единое целое.
– Вы добры к моей дочери, Мори́с.
Мориц уклонился от серьезного взгляда Альберта. Он не понимал, нет ли в этих словах какого-то второго смысла. Предложения, а может, и предостережения держаться от нее подальше.
– Я знаю, вы хотите ее защитить. Но никого не надо защищать от жизни. Можно только подготовить к ней. Я не смог этого сделать. Я принадлежал моим пациентам, а не собственным детям. Я должен был предотвратить беду. Я в ответе за них, и это мне следует просить у Виктора прощения.
– Вы бы не смогли ничего предотвратить.
– Она ищет в Викторе то, чего в нем нет, понимаете? Он принесет ей только несчастье. Морфинист лучше умрет от сверхдозы яда, но не откажется от пагубной привычки. Боль, которую Ясмина хочет заглушить, куда более старая, более глубокая боль. Виктор не может ее исцелить. Наоборот, он снова и снова будет бередить ее рану. Виктор – это яд, от которого она умрет. Вы понимаете?
– Диагноз убедительный. Но какое средство вы бы прописали?
– Дом и семью. Сейчас в ней бушует дикий огонь, не унимается, рвется наружу, ищет путь. Даже если сама она сгорит при этом. Признаюсь, Мори́с, я совсем не знаю свою дочь. Мы можем вскрыть тело человека, но каким он был, всегда остается тайной. Даже для него самого.
Альберт сел на свою кровать.
– Вы читали Халиля Джебрана?
– Нет, кто это?
– Ливанский поэт. Он написал: