Рассказ растревожил Марию-Грацию, хотя она и не могла понять почему. Ей казалось, что Серджо придает слишком большое значение давнему происшествию. Она даже позвонила младшему сыну.
— Что еще за Памела? — спросил, вторя Кончетте, Джузеппино и заявил, что не помнит никакого ангела в розовом купальнике.
Когда же Джузеппино узнал про беременность Памелы, он сник. Они с женой никак не могли зачать ребенка.
— Поздравляю, — произнес он по-английски. И больше ничего.
Сначала все шло хорошо. Пока однажды дождливым днем в начале весны Серджо опять не поднял тему
— Какое это вообще имеет значение?
— Но, Пам, разве ты сама не помнишь, как все было?
— Когда это произошло? — спросила Памела. — В начале или в конце лета?
Он всегда считал, что тот случай должен намертво врезаться в память, ведь то был миг чрезвычайной важности.
— За день до Фестиваля святой Агаты. В тысяча девятьсот шестьдесят пятом.
Памела едва слушала его.
— Ну не знаю. Мы весь тот год путешествовали по Средиземноморью. У меня все спуталось. Может, это и была я, — она пожала плечами, — какая разница?
Как он мог объяснить ей, что если она не та самая Памела, то разница колоссальная? Ее уже начинали раздражать его расспросы. В отчаянии он не мог связно изложить ей всю историю.
— Неужели ты не помнишь, как мы переплывали под тоннелем, ветер
— Ты и твои истории! — прошипела она с внезапной яростью. — Вы, Эспозито, уже достали со своими чертовыми историями! Конечно, это была не я!
Они лежали и смотрели друг на друга в темноте его детской спальни.
— Мне было не девять в шестьдесят пятом. Летом шестьдесят пятого мне было шесть, Серджо. И ты это знаешь! Не будь ребенком. Мы заполняли брачные анкеты и указывали дату рождения.
— Но почему ты подыгрывала мне? Если это так смехотворно в твоих глазах?