Стараясь не разбудить жену, он направился к двери. Лунный свет придавал двору странную отчетливость. Даже Риццу не был на себя похож. Воскресный пиджак и галстук сидели на нем колом, будто их прибили гвоздями.

— Это ошибка, — произнес доктор. — Я не должен принимать роды у графини.

— Но мне сам signor il conte[3] приказал вас привезти.

— Меня не вызывали к la contessa[4] принимать роды. Ее беременность наблюдала акушерка. Д’Исанту, должно быть, имел в виду, чтобы ты привез ее.

— Нет-нет, акушерка уже там. Граф требует вас. Он сказал, это срочно. — Риццу так и распирало от важности его миссии. — Так вы едете? Прямо сейчас?

— Но моя жена вот-вот родит. Я бы не хотел оставлять ее без крайних на то причин.

Однако Риццу не отступался.

— La contessa уже рожает, прямо сейчас, — настаивал он. — Я не думаю, что этого можно избежать, dottore.

— А что, акушерка одна не справится?

— Нет, dottore. Это… трудные роды. Вы нужны, потому что ребенок не выйдет без этих ваших штук навроде сахарных щипцов. — Риццу недовольно поджал губы из-за необходимости произносить подобное. Сам он ни разу не присутствовал при появлении на свет своих девятерых детей, предпочитая считать, что их лепят из глины, словно Адама и Еву. — Так вы едете? — спросил он снова.

Доктор выругался про себя, понимая, что деваться некуда.

— Только возьму пальто и шляпу, — сказал он. — Я догоню тебя через пять минут. Ты на своей повозке или мы пойдем пешком?

— Нет, что вы, dottore? Конечно, я приехал на повозке.

— Будь наготове.