Доктор одевался в темноте. Часы показывали без четверти два. Он уложил инструменты: щипцы, хирургические ножницы, набор шприцев — все это он приготовил для родов своей жены, включая морфий и магнезию на случай экстренных обстоятельств. Собравшись, он разбудил жену.

— Как часто ты просыпаешься от схваток, amore?[5] — спросил он. — У жены графа начались роды раньше времени — будь она неладна! Меня вызывают.

Она нахмурилась спросонья.

— Пока еще нечасто… я хочу спать…

Бог даст, он примет ребенка графини и успеет вернуться до родов жены. Доктор перебежал через площадь к дому старой Джезуины, которая была местной повитухой, пока не начала слепнуть.

— Синьора Джезуина, mi dispiace[6], — сказал он. — Вы не побудете с моей женой? Меня вызывают к другому пациенту, а у моей жены уже начались схватки.

— Что за другой пациент? — спросила Джезуина. — Пресвятая Агата! Не иначе кто-то отдает Богу душу на этом проклятом острове, раз вам нужно оставлять жену в такое время?

— У графини преждевременные роды, возникли осложнения — я везу щипцы.

— Так это жена графа? И вас вызывают на роды?

— Да, signora.

— Я слышала, что у вас имеются причины не принимать роды у синьоры графини. — И старуха многозначительно замолчала.

— Что вы слышали, синьора Джезуина? — Доктор с трудом подавлял раздражение.

— Люди болтают.

— Так вы посидите с ней или нет?

Джезуина опомнилась:

— Да, пресвятая Агата, конечно, посижу. Ты где, сынок? Дай-ка я за тебя возьмусь, а то ведь недолго споткнуться об эти чертовы камни.

Повитуха действительно была почти слепая. Ковыляя за доктором через площадь, она держалась за его пальто. Войдя в спальню, старая Джезуина тут же уселась в углу на стуле. Доктор понадеялся, что его жена, проснувшись и увидев старуху, не испугается.