Дверь открыла Бибиана. Она тут же заметила, что девочка плакала. А Элизенда тут же поняла, что Бибиана заметила следы слез у нее на лице. Она улыбнулась и сказала, что не голодна, сегодня я ужинать не буду. Бибиана ответила хорошо, сеньора, и подумала будь осторожна, Элизенда, девочка моя, мир полон шипов и колючек.
49
Дисковая пила издавала пронзительный, жалящий звук и распространяла удушающую пыль. Тина поздоровалась с Жауме Серральяком, но хирургическая маска, защитные очки, медицинские перчатки и шум электрического скальпеля помешали ему услышать приветствие, и он невозмутимо продолжал стачивать тонкие каменные пластины надгробия, на котором фигурировала надпись «Семья Гальек из Тирвии». Тина дождалась момента, когда пиле уже нечего было обгрызать. Воцарилась блаженная тишина. Серральяк снял маску и очки и только тогда заметил присутствие полненькой женщины, которая несколько дней назад делала здесь фотографии.
– Вы ведь не заказ пришли мне сделать.
– В каком-то смысле да, заказ.
Серральяк снял хирургические перчатки и стал рыться среди лежавших на рабочей скамеечке вещей, пока не наткнулся на сигаретную пачку. Извлек из нее сигарету, закурил, устремил взгляд синих глаз на Тину и замер в ожидании.
– Я хочу отыскать дочь учителя.
– Какого учителя?
– Ориола Фонтельеса.
– А, вы опять об этом.
Серральяк провел ее в свою конторку – аккуратную, уютную комнатку с теплящимся в печурке огнем. Не спрашивая, хочет ли она, поставил на стол два пластиковых стаканчика и наполнил их кофе из кофеварки.
Не могу сказать ему «нет». Но ночью точно не буду спать.
– Вы помните жену учителя?
– Нет. Видите ли, я был ребенком, а они… пробыли здесь совсем недолго.
– Она провела здесь несколько месяцев, а Ориол – немногим больше года.