Ага. Как раз вовремя. От вони монсеньор слегка насупился, деликатные ноздри затрепетали. Поднес к лицу надушенный платок, как бы вновь обретая прежнее благожелательное выражение. По моему знаку — который одновременно был сигналом Перетте, — хор грянул сладкоголосо, правда не слишком стройно, Псалом десятый — In Domino confido[65]. И улыбка вернулась к нему, отработанная, как и моя, но куда менее достоверная. Сквозь выпевающийся псалом я различал их голоса, вернее, их общий голос, голос-утверждение, демонический глас, который я в них пробудил.

Я отступил на шаг. Благодаря теням и дыму от жаровен мое лицо было частично сокрыто. Как бы то ни было, Арно меня не узнал, он вошел в часовню в сопровождении архиепископа. Он был явно недоволен увиденным, но псалом прервать не посмел. Позлащенные глазки смущенно стрельнули на архиепископа, на физиономии которого застыла маска негодования.

Я почувствовал, как под кафедрой сестры забеспокоились, легкое, едва заметное движение рябью скользнуло по толпе, будто сухие листья под ветром. Я специально позаботился, чтобы Томасина, Виржини и Маргерита и еще кое-кто из наиболее восприимчивых сели в первых рядах; блестящими, испуганными глазами они тщательно разглядывали приезжих, пока те неторопливо двигались через толпу к алтарю.

Мне оставалось произнести лишь одно слово, и ловушка захлопнулась.

— Добро пожаловать!

♥

Я увидела: началось. Одна подняла голову, за ней другая — на мгновение я решила, что они поняли, кто приехал. Но глаза были пусты. Еще одна голова поднялась, руки взлетели вверх в порывистом восторге, и смятение охватило всю паству, точно огонь, метнувшись от одной сестры к другой. Псалом сбился, замолк, заглушаемый выкриками, мольбами, заклинаниями, бранью. Пляшущая месса прибавила в мастерстве с того момента, как я впервые наблюдала это зрелище. Столпотворение новым пышным цветом распустилось навстречу этому гостю, вышагивая, пританцовывая, кидаясь на колени и с наглым бесстыдством вздымая подолы… Еще немного, и остановить их будет уже невозможно. Руки вились в дымном чаду. Лица взлетали вверх, тотчас окунались вниз, потонув в отчаянных криках. Одежды рвались, сбрасывались. Виржини, вечно готовая быть впереди, принялась бешено кружиться, юбки взвивались выше колен.

Епископ совершенно опешил. Представшее перед ним было настолько невероятно и неожиданно, что он, как завороженный, все еще пытался среди криков и всеобщего хаоса углядеть картину триумфальной встречи, которую ему обещали. Стоявшая у жаровни Изабелла смотрела на него, отсветы пламени освещали ее лицо, но ни шага не сделала навстречу. Застыла, упершись сжатыми кулачками о стену кафедры, и, по мере усиления гвалта, рот у нее открывался все шире и шире.