— Нет, — решительно ответила она, но тут же поправилась: — У нас были, конечно, размолвки по разным пустякам, но никогда ничего существенного.

— Кто-то из вас собирался подать на развод?

— Нет, нас обоих вполне устраивала такая жизнь. Мне самой статус замужней женщины давал определенные преимущества, в какой-то степени делал меня свободнее. Что же до Байрона, то он извлекал из всего этого вполне ощутимые выгоды.

— Какие же?

— Видите ли, до того, как мы поженились, Байрон был очень привлекательным и популярным у слабого пола молодым мужчиной, но и только — ни денег, ни блестящей карьеры. После женитьбы на мне он добился и того, и другого.

— Нельзя ли более конкретно?

— Ему дважды доверяли важные руководящие посты. Сначала в правлении универмагов Даваналей, затем — на телеканале WBEQ.

— И он занимал один из них до сих пор? — спросил Эйнсли.

— Нет, — Фелиция чуть помедлила с объяснением. — По правде говоря, Байрон ни на что не годился. Он был ленив да и особых способностей за ним не замечалось. Под конец пришлось полностью отстранить его от всякого участия в нашем бизнесе.

— А что же потом?

— Потом семья просто стала платить ему что-то вроде пенсии. Поэтому я и сказала про ощутимые выгоды.

— Не могли бы вы назвать мне сумму?

— Это имеет какое-нибудь значение?

— Быть может, и не имеет, хотя на одном из этапов следствия эта информация все равно всплывет.

Помолчав несколько секунд, Фелиция сказала:

— Ему причиталось двести пятьдесят тысяч в год. К тому же он жил здесь совершенно бесплатно, и даже все эти его любимые тренажеры достались ему даром.

Четверть миллиона долларов в год за то, чтобы ничего не делать! Смерть Байрона Мэддокса этой семье была, безусловно, выгодна, заметил про себя Эйнсли.

— Если я правильно угадала, о чем вы подумали, те должна вам сразу сказать, что вы глубоко заблуждаетесь, — сказала миссис Мэддокс-Даваналь. Эйнсли промолчал, и она закончила свою мысль:

— Послушайте, я не буду понапрасну тратить слова и время, убеждая вас, но вы должны понять, что для такой семьи, как наша, эти деньги — пустяк, карманная мелочь, — она помедлила. — Гораздо важнее, что, хотя я и не любила Байрона, давно уже не любила, он был мне по-своему дорог. Можно сказать, что я буду тосковать.

Последняя фраза была произнесена доверительно, как неожиданное признание. С тех пор как началась их беседа, враждебность хозяйки куда-то улетучилась. Потерпев поражение в открытом противостоянии, она сдалась и превратилась в доброжелательного союзника, подумал Эйнсли. Впрочем, он не принял на веру всего, что сообщила ему Фелиция Мэддокс-Даваналь. Особенно сомнительным представлялся ее рассказ о том, как она обнаружила труп мужа. В то же время чутье подсказывало ему, что она его не убивала, хотя, вероятно, знала или догадывалась, кто это сделал. Так или иначе, но что-то она скрывала.