Дэнни откинулся на локти, тут-то Лютер и понял: сейчас свершится казнь, он почувствовал это нутром и испустил самый истошный вопль, на какой был способен, бессмысленное «А-а-а-а-а-а-а!», словно бы выпившее всю кровь из его сердца и души.

Человек на пожарной лестнице поднял голову, а у Лютера уже была занесена рука. Он прямо чувствовал под ногами траву, аромат полей в конце августа, запах кожаного мяча, земли, пота. Рука его превратилась в катапульту. Он словно увидел перед собой рукавицу принимающего и запустил в нее кирпич. И кирпич полетел вверх стремительно и целеустремленно, словно таково было его изначальное предназначение. Он явно был малый честолюбивый, этот самый кирпич.

Он попал сукину сыну прямо в его дурацкую шляпу. Смял и шляпу, и полголовы. Сукин сын пошатнулся. Попытался зацепиться за пожарку руками, потом ногами, но надежды на это у него было мало, чего уж там. И он упал, братцы. Рухнул, визжа как девчонка, и хряпнулся головой.

Дэнни улыбнулся. Из него кровь хлещет как из ведра, а он еще, черт его подери, лыбится!

— Второй раз… меня спас…

Подбежала Нора, стуча каблуками по камням. Упала на колени, склонилась над мужем.

— Компресс, детка, — выговорил Дэнни. — Твой шарф. Ногу оставьте. Грудь, грудь, грудь.

Она приложила шарф к дырке в его груди, а Лютер стянул пиджак и приткнул к другой дыре — той, что в ноге. Эта была побольше. Они стояли над ним на коленях.

— Дэнни, не оставляй меня.

— Не оставлю, — выговорил Дэнни. — Я сильный. Люблю тебя.

Норины слезы капали ему на лицо.

— Да, да, ты сильный.

— Лютер.

— А?

В ночи проблеяла сирена, потом еще одна.

— Знатный бросок.

— Молчи.

— Тебе бы… — Дэнни улыбнулся, и на губах у него запузырилась кровь, — в бейсбол играть.

Бейб едет на юг

Бейб едет на юг