— Просто скажи мне, — произнес Альберт.
Джо помотал головой.
— Пожалуйста, — добавил Альберт так тихо, что больше никто этого услышать не мог, Джо и сам с трудом разобрал в завывании моторок и в лязганье «гатлинга», который готовили к стрельбе. — Я ее люблю.
— Я тоже ее любил.
— Нет, — ответил Альберт. — Я
Они закрепили «гатлинг» на станине. Иларио вставил ленту в патронник и дунул в лоток на случай, если в нем скопилась пыль.
Альберт наклонился к Джо, почти прижался к нему. Огляделся.
— Я этого не хочу, — произнес он. — Да и кто хочет такого? Я просто хочу опять почувствовать то, что чувствовал, когда мне удавалось ее рассмешить или когда она швыряла мне в голову пепельницу. Можно даже и не трахаться. Я просто хочу смотреть, как она пьет кофе в гостиничном халате. У тебя это есть, как я слышал. С той латиноской?
— Ну да, — согласился Джо. — У меня это есть.
— Кстати, она кто? Негритоска или латиноска?
— И то и другое, — ответил Джо.
— И тебя это не смущает?
— Альберт, — произнес Джо, — почему это меня должно смущать, господи помилуй?
Иларио Нобиле, ветеран Испано-американской войны, пристроился у казенной части «гатлинга». Фаусто сел под станиной, первая лента уютно лежала у него на коленях, точно одеяло.
Альберт вынул свой длинноствольный «тридцать восьмой» и приставил его ко лбу Джо:
— Скажи мне.
Четвертый мотор они услышали, когда было уже слишком поздно.
Джо заглянул в глаза Альберта, глубже, чем он когда-нибудь заглядывал, и увидел там ужас более сильный, чем у кого-либо, кого он встречал прежде.
— Нет, — сказал он.