Байрон объяснил, что Дайана поехала за той дамой, которая будет выступать, и за ее дочерью. Он не стал упоминать о том, что, поскольку у нее больше нет часов, она теперь вечно повсюду опаздывает.

– Какая трагедия! Бедная девочка, – прошептала Андреа. – Джеймс мне все рассказал.

К удивлению Байрона, прибыли все, кто был приглашен. Мало того, все еще и принарядились, как для особого случая. Мать нового ученика уложила волосы феном в красивую пышную прическу, а Диэдри Уоткинс даже пошла на то, чтобы сделать «перманент», и теперь все время трогала пальцами крутые завитки, словно опасаясь, что они могут взять и отвалиться.

– Ах, какая прическа – отлично смотрелась бы в эпоху Карла I[56], – заметила Андреа.

Возникла неловкая пауза, никто не знал, как реагировать на это замечание. Андреа тут же схватила Диэдри за руку и принялась уверять, что просто пошутила и вовсе не хотела ее обидеть. После чего обе сделали вид, что смеются от души, и Андреа сказала:

– Вы, право, не должны держать на меня зла!

Все женщины пришли с подарками – всевозможными закусками и домашним печеньем в пластмассовых коробочках. Они выкладывали на стол салат из капусты и салат оливье, жареные почки с пряностями и сырное печенье, фаршированный виноград и оливки, грибы и сливы. Многие достали из сумок фляжки со спиртным, которое тут же стали разливать по стаканам и передавать друг другу. Наконец, под возбужденное гудение голосов еда была распакована и расставлена на садовом столике. Все были согласны с тем, что это просто чудесная идея – устроить подобную встречу и концерт, как это мило и великодушно со стороны Дайаны. Женщины разговаривали друг с другом так, словно не виделись несколько лет. Они говорили о летних каникулах, о детях, о том, что им не хватает привычных дел и привычного образа жизни. Расспрашивали друг друга об «ужасной травме», которую получила Джини, и при этом ловко открывали тугие пластмассовые крышки на принесенных коробочках с закусками и расставляли пластиковые тарелки. Они и Байрона расспрашивали об этой «бедняжке, у которой штифты в ноге». Это просто ужасно, твердили они, что ребенок так пострадал из-за какой-то ерундовой нелепой случайности. Никто из них, похоже, не знал о роли Дайаны в этой «случайности». Никто не упоминал Дигби-роуд, но это, как догадывался Байрон, лишь вопрос времени, и они, конечно же, все в итоге узнают. Его прямо-таки снедало беспокойство, он даже двигался с трудом.

Когда Дайана, наконец, подъехала к дому вместе с Беверли и Джини, Байрон первым захлопал в ладоши. Собственно, он не знал, как ему еще выразить свою радость. Беверли в темных очках сидела вместе с дочерью на заднем сиденье. Она была в новом черном платье-макси, на груди у нее пайетками был вышит кролик, который при ходьбе слегка подпрыгивал. «Я ужасно волнуюсь!» – все повторяла она. Затем она вынула из машины Джини и усадила ее на стульчик-каталку. Женщины дружно расступились, и она повезла девочку к дому. Байрон спросил у Джини, как ее нога, и девочка молча кивнула, как бы говоря, что все по-прежнему.