Он передает Айлин ее кружку и спрашивает:
– Хочешь хрустящей картошки?
– Да, спасибо.
Комната кружится у него перед глазами. Он вспоминает кого-то, и этот кто-то немного похож на собаку, Джим уже почти успевает поймать нужное слово, перед ним уже возникло соответствующее воспоминание, некая картинка, но… внезапно картинка исчезает, и перед глазами всплывает нечто совсем иное. Он так этим обескуражен, что снова чувствует головокружение. И вдруг перестает понимать, что означают слова. Он не находит в них никакого смысла. Мало того, ему кажется, что слова как бы разрезают вещи пополам, стоит ему подумать о них. Так, может, спрашивая у Айлин: «Хочешь еще картошечки?» – на самом деле он говорит что-то вроде: «Я тебя люблю»? И она, говоря ему в ответ обыкновенное «спасибо», имеет в виду нечто иное, что должно звучать примерно как «да, Джим, я тебя тоже люблю»?
Ему кажется, что даже ковер под ногами расползается в разные стороны. Нет ничего, что на самом деле было бы именно тем, чем кажется с первого взгляда. Один человек может предложить другому хрустящей картошки, как бы говоря этим: «Я тебя люблю», но, с другой стороны, можно сказать: «Я тебя люблю», на самом деле имея в виду всего лишь то, что тебе хочется хрустящей картошки.
Язык у Джима во рту становится неповоротливым, а сам рот словно шерстью забит.
– Налить тебе водички? – спрашивает Айлин. – Вид у тебя какой-то странный.
– Нет, все в порядке.
– А почему ты вдруг так побледнел? Прямо позеленел. Может, нам лучше уйти отсюда?
– А ты уже хочешь уйти?
– Да нет, я просто о тебе беспокоюсь. Я-то себя отлично чувствую.
– Ну и я отлично, – говорит Джим.
Они молча пьют пиво. Он не понимает, как они вообще здесь оказались, в этом пабе. Секунду назад ему казалось, что они без слов объясняются друг другу в любви, но теперь, похоже, каждый предпочитает быть сам по себе. Джим поражен тем, как все-таки осторожно следует обращаться со словами, и спешит исправить ситуацию.
– Помнишь, – говорит он, – ты однажды сказала мне кое-что. Насчет потерь и утрат?
– Ах вот ты о чем! – И, немного помолчав, Айлин кивает: – Да, помню.
– Ты расскажешь, что именно ты потеряла?
– Ну, – пожимает плечами Айлин, – даже не знаю, с чего начать. Начну с мужей.
По крайней мере, они снова вернулись к обмену словами, хотя Джим понятия не имеет, о чем она говорит.
– У меня было два мужа, – говорит Айлин, скрестив на груди руки. – Первый то ли продавал телевизоры, то ли чем-то торговал по телевизору. Мы с ним прожили тринадцать лет, а потом однажды он кому-то позвонил, они некоторое время болтали о всякой ерунде, потом он продал этой женщине квартиру на паях, и вот тут-то, как оказалось, и была собака зарыта. Они сбежали в Коста-дель-Соль. А я после этого долго жила одна. Мне не хотелось снова страдать, снова испытывать боль. Затем, несколько лет назад, я сдалась. Вышла замуж. Этот муж сбежал через полгода. По всей видимости, жить со мной действительно невозможно. Я скриплю зубами по ночам. Я храплю. Он попробовал перебраться в соседнюю комнату, но тут выяснилось, что я еще и хожу во сне.