Светлый фон

В глаза Айлин он не смотрит, он видит только ее пуговицы и ее непослушные рыжие волосы. Несмотря на все усилия, они уже успели вздыбиться и пышным облаком разлетаются в разные стороны от убийственно-белого пробора. Джим очень хочет сказать, что любит ее, и говорит:

– До свидания.

Айлин сразу меняется в лице, ее лицо теперь кажется усталым, осунувшимся. Она с негромким стоном опускает голову, и тому бизнесмену, похоже, становится неловко.

– Извините, ребята, – смущенно говорит он. – Извините, что помешал. – И пятится назад.

Джим никак не может надеть свою куртку, он даже на плечи ее накинуть не может, запутавшись в рукавах и яростно проталкиваясь к дверям. Он то и дело налетает на других посетителей паба, и те орут ему вслед: «Ты что, на пожар?» – или: «Эй, куда прешься?» – или: «Осторожней, урод! Ты мне пиво разлил!» – но он не останавливается и все проталкивается сквозь толпу мужчин в игрушечных коронах и девиц в нижнем белье. И лишь пробежав половину улицы, он понимает, что в руках у него ничего нет. Подарок, приготовленный для Айлин, так и лежит у него в кармане, а пакет с рождественским обедом остался под столом в пабе.

Нет, теперь слишком поздно за ним возвращаться!

Глава 19 Джини и бабочка

Глава 19

Джини и бабочка

Джини и бабочка

Было слишком поздно поворачивать назад. Лето словно приобрело некую власть над ними, и Байрон не знал, как долго оно еще будет терзать их этой изнуряющей жарой, неестественно долгими днями, чувством вины за то, что совершила его мать, бесконечной историей с ногой Джини и визитами Беверли.

Джини сидела на шерстяном коврике под яблоней, вытянув перед собой обе ноги – одна была в жестком футляре с застежками, вторая в белом носке и сандалии. Джини играла с куклами Люси, точнее, продолжала их расчленять, складывая туловища в одну кучу, а головы – в другую, в ее полном распоряжении были также все раскраски Люси и ее карандаши. Перед ней стоял поднос с румяными яблоками, стаканом «Санквика» и печеньем на тарелочке. Каждый раз, проходя мимо нее, Байрон слышал, как она что-то тихонько напевает. Из дома доносились звуки электрооргана – это Беверли разучивала новую пьесу. Байрон знал, что мать спокойно сидит у пруда в своем любимом кресле. Эта ночь у них снова выдалась нелегкая. Байрон много раз просыпался и каждый раз слышал, что мать внизу по-прежнему не спит и слушает свои пластинки. Похоже, и в эту ночь, и в предыдущую тоже она даже не ложилась. Люси засела в доме, наотрез отказавшись выходить из своей комнаты.

Бледно-желтая бабочка приземлилась рядом с ногой Байрона, и он попытался до нее дотянуться, но бабочка, разумеется, тут же вспорхнула и перелетела на белый колокольчик, где и устроилась, чуть трепеща крылышками. Байрон шепотом сказал бабочке, чтобы она не пугалась, и она вроде бы его поняла, потому совершенно успокоилась и сидела неподвижно, даже когда Байрон протянул к ней палец. Но потом снова вспорхнула и перелетела на лютик. Некоторое время он следовал за бабочкой, переходя от цветка к цветку, но тут вдруг Беверли взяла такой оглушительный басовый аккорд, что бабочка испуганно взметнулась ввысь, похожая на маленький желтый листок на ветру. Некоторое время Байрон пытался следить за ней взглядом, щурясь на ярком солнце, но вскоре бабочка превратилась в еле заметную точку, а потом и совсем исчезла. Точно очнувшись от забытья, Байрон посмотрел себе под ноги и увидел, что стоит на краешке одеяла, постеленного для Джини.