С морды у верблюда свисали остатки сгнившей узды.

Его бока в самом широком месте были перехвачены почерневшей от времени подпругой, врезавшейся в ребра и пока еще удерживавшей на месте седло с мертвым ездоком в синем мундире^[65], который был примотан к седлу и к самому верблюду сложной системой веревок, толстых, истрепанных и похожих на лозы дикого винограда.

Часть 9

Солт-Ривер

Знаешь, Берк, если бы я все время обращал внимание на твое негодующее ворчание и плевки, мы оба давным-давно бы сдались, еще в том мерзком лагере лесозаготовителей. Вечно ты изображал из себя норовистую злобную тварь, плут ты этакий, притворщик ворчливый. Впрочем, ты и теперь такой же, и если бы не тот выстрел… Хотя, если б тот выстрел не остановил тебя там, в ущелье, возле старого речного русла, ты бы, черт проклятый, совсем бедную девочку затоптал. Я вот только не понимаю, чего это ты теперь так затормозился? Если у тебя вчера сил хватило, то и сейчас их вполне достаточно.

Разве ж мы с тобой давно уже не решили, что ничего иного нам не остается – только еще раз попытаться отыскать Джолли?

Помнишь, когда мы его в тот раз нашли, он так и застыл, обхватив себя руками, в дверном проеме своего домика. И лица у нас обоих были мокры от слез, когда он наконец собрался с силами, пересек двор и обнял меня.

Затем был долгий день. Люди, собиравшиеся в полдень на площади, чтобы поиграть в шахматы, забросили их и потянулись к нашему дому, чтобы подивиться на тебя и послушать наши рассказы о том, что с нами было. Труди – жена Джолли, его жена, с удивлением думал я, женщина, на которой он женился, уроженка мексиканской Соноры, маленькая, с чудесными глазами, с явной примесью индейской крови, с красивыми пальцами пианистки и католическим крестом на шее, – устроила настоящий пир, и мы, беседуя, просидели в саду до самого вечера, когда тени стали совсем длинными. А потом Джолли разыскал где-то в доме свое рогатое седло, притащил его, и ты, Берк, даже позволил ему тебя оседлать. И вы сделали несколько кругов по городской площади. Джолли щелкал языком, что-то кричал, и ты бежал вприпрыжку, испытывая, по-моему, настоящее наслаждение.

А вечером пошел дождь и загнал нас в дом. Все стены там оказались увешаны рисунками Джолли. У него и в прошлые времена была целая коллекция всяких рисунков, а теперь, как я заметил, к ней прибавились разные сценки, запечатленные им во всевозможных лагерях поселенцев. А еще там были столовые горы, заросли гигантских кактусов с плоскими, как весла, листьями и мохнатые юкки. Я обнаружил также зарисовки верблюдов и отдельных частей верблюжьего тела, а еще – отдельных частей человеческих тел, чаще всего он рисовал глаза и руки. Нашел я и портреты членов нашей тогдашней компании – Джорджа, Неда Била и других. В общем, это был некий каталог жизни Джолли. Труди сняла со стены один рисунок – это был мой портрет, – сочувственно на меня глядя, сунула его мне под нос и сказала: