Весь не в себе отвернулся я от старого лиса, он ещё и издеваться надо мной вздумал своими подковырками!..

– Квартира, куда нас везут, их логово и есть. Он сюда подыхать притащился. Как гадюка, яд выпустила и в свою нору схоронилась. Теперь я в этом не сомневаюсь. Раньше-то в этой квартире он сам проживал, агент секретной службы Викентий Игнатьевич Дзикановский. А новую квартиру выбил, переехал с прислугой, сына здесь оставил.

– Вам это почтой прислали? – горько пошутил я.

– Только что, старый дуралей, докумекал. Когда отраву здесь отыскивал, что-то в моей головушке шевельнулось. Если б сразу проняло!.. Но теперь ругай себя, не ругай… – он повёл лохматыми бровями. – Время упущено.

– И что же следует из ваших глубокомысленных размышлений?

– А вот приедем, узнаешь.

– Уж не хотите ли вы сказать?..

– Вот именно.

– Тогда готовьтесь на выход. Подъезжаем.

– Уже?

Семёнов встретил нас у квартиры Дзикановских и бросился открывать дверцу «воронка» перед старшим следователем. Но Федонин, злой, как полсотни диких псов, пнул дверцу ногой так, что та сама распахнулась, и выбрался из машины без посторонней помощи. Он и выглядел свирепо, близко не хотелось подходить. Мы старались не смотреть друг на друга и со стороны похожи были, наверное, на двух разодравшихся пингвинов. Особенно старый лис, когда он отстранил Семёнова и решительно закосолапил от входной двери вдоль стены дома. Я, не раздумывая, проследовал за ним. Так, под пристальные взгляды оперативника, взиравшего на нас с удивлением и испугом, мы друг за другом протопали медленно и сосредоточенно вдоль внешней стороны стен квартиры Дзикановских. Я старался не упускать из вида всё, на что он обращал свой строгий взгляд. Что он искал, известно было ему одному, но вскоре краешек догадки коснулся и меня, но, ещё сомневаясь, посчитал я лучшим держать рот на замке. Не верилось в его затею. Уж больно выглядело всё неправдоподобно, как в бульварных детективах.

Закончив со стенами и местностью около них, таким же образом мы обследовали весь внутренний дворик, потом вышли за ворота и оттуда отправились озирать местность возле стен, выходящих на улицу. У Дзикановских на улицу выходила одна стенка с маленьким оконцем. Это было кухонное окно, задёрнутое занавеской; оно тускло светилось; не удержавшись, я заглянул в щёлку, но тут же отпрянул: подперев голову обеими руками на меня в упор смотрело, вы не поверите, прямо-таки сова – круглое лицо той самой особы, турчанки или иранки по имени Мирчал, поражало оно тяжёлой скорбью и отчаянием, губы плотно сжаты, глаза закатились в чёрных глазницах. Рядом у керосиновой лампы сидел капитан Донсков и что-то ей говорил. Он был ко мне вполоборота, но я видел, как зло дёргался его рот. Над женщиной возвышался старший лейтенант Фоменко с автоматом наперевес. Кулак Донскова равномерно ударялся по крышке стола, но стука я не слышал, только лампа дрожала и помигивала, нещадно коптя. Но никто этого не замечал.