Разумеется, судья Шлихтер оказался далеким от совершенства и в других отношениях. Но эти его слабости раскрывались не так быстро, и, чтобы обнаружить их, потребовалось несколько лет лояльности и умения молчать. Открытия юного Росса не повлияли ни на его лояльность, ни на умение молчать, но они его смущали. Нравственные качества судьи Шлихтера, как и его умственные способности, за которые ему, пусть и с трудом, извиняли его утомительную напыщенность, ценились очень высоко и пользовались всеобщим уважением. Причем во многом вполне заслуженно. Профессиональная честность судьи Шлихтера была абсолютной. Он был неподкупен. В любых денежных делах он был сама щепетильность. Частная жизнь судьи не таила грязных и не столь уж редких секретов, которые в лучшем случае связаны с женщинами, но порой под влиянием старческих извращенных потребностей и с маленькими девочками или мальчиками.

Секретарь судьи, наивно полагая, что таким обязан быть всякий человек, занимающий высокое положение, принимал эти добродетели и порядочность как нечто само собой разумеющееся. Он веровал, что судья должен заслуживать уважение, с каким на него смотрели люди, не частично, а во всем. Юному Россу не нравилось растущее в нем убеждение, что он мог бы порассказать (хотя, конечно, никогда этого не сделает!), если бы захотел (но он не хотел!) о судье Шлихтере «много чего».

В этом с ним вполне согласилась бы чопорная, лелеющая свою благочинность община. Старик Шлихтер усердно посещал церковь, был одним из столпов своего прихода и даже публично продемонстрировал несгибаемую принципиальность, благочестие и праведный образ мыслей, наотрез отказавшись выслушать показания свидетеля, который, когда ему предложили поклясться на Библии, с презрением объявил, что это полная чушь и он не верит ни в Бога, ни в загробную жизнь.

Но, слушая мнения, которые судья Шлихтер высказывал в частных разговорах, вы убеждались, что в целом он вполне разделяет такую точку зрения. Любимые цитаты судьи черпались из Библии, многие другие словно бы тоже постулировали Творца и жизнь вечную, но для себя судья Шлихтер в лучшем случае оставлял все эти вопросы открытыми. Казалось, он считал основные христианские догмы совместимыми с истиной и логикой, но в доктрины лютеранства, которые публично исповедовал по воскресеньям, как и в доктрины любой другой церкви, он категорически не верил. А только делал вид, будто верит.

Узнав об этом неверии, община, вероятно, не просто ужаснулась бы, но уже нисколько не удивилась бы, проведав, что судья в своем обмане заходит даже дальше. Ведь он, кроме того, делал вид, будто не употребляет алкогольные напитки. А в глубине его сейфа прятались бутылки с тем, что судья именовал «бальзамом здоровья» — возможно, открещиваясь таким способом от «выпивки» или «спиртного». Он любил опрокинуть рюмочку либо в одиночестве, либо с двумя-тремя надежными старыми друзьями. Предавался судья этому удовольствию всегда умеренно. Лишней рюмочки не опрокидывал никогда, да и вообще извлекал бутылку из сейфа не так уж часто. Но тайные возлияния плохо гармонировали с бескомпромиссным ратованием за трезвость на людях.