А в другом месте скопились излишки глины. Пережив очередную зиму, дома погружаются в вязкую почву. Первые этажи уже давно скрылись из виду. Жители поняли, что здесь им ничего не светит, и перебрались в загородные виллы с увитыми плющом башенками. Трясина, следовательно, им больше не грозит. Но поглощенный ею живучий фрагмент города начал — словно взбунтовавшаяся ткань — разрастаться вглубь. Грузовые лифты поднимают глину на поверхность, освобождая место для очередных этажей. Квартиры, магазины, мастерские, гаражи ждут тех, кто не находит где приткнуться. Светят перегоревшие лампочки. Токарные станки без ножей, швейные машинки без иголок, подъемные краны без стрел работают день и ночь.

Не удается ни устранять опаснейшие аварии, ни предотвращать очередные катастрофы. Да город и так ко всему привыкнет. Небо движущихся туч с каждым годом опускается все ниже, но пока оно не расплющивает крыши, никто о нем не думает. Возможно, даже центральный узел механизма — тот, что вращает небо неизменных звезд и лежащее над ним небо солнц и лун, — не более чем дешевка и хлам. Точно неизвестно, из чего он сделан и как. Быть может, в архивах еще сохранились планы, но некому в них разобраться. Остается только гадать, какие коммуникации размещены над крышами, а какие — проложены под землей. И сегодня живы люди, которые замешивали раствор, таскали кирпичи, свинчивали трубы, прокладывали кабели. Но и они знают лишь то, что поначалу не жалели сил и трудились в поте лица. Кое-кто может даже показать ладонь, на которой не хватает пальцев, отсеченных механической пилой, культю ноги, раздробленной каменным блоком, шрам на месте дыры в черепе. Они помнят лишь самих себя — с пятого на десятое, — как в заляпанных известью штанах сновали по залитым солнцем стройплощадкам.

Возьмись они теперь строить этот город заново, магистрали пролегли бы, пожалуй, через приемный покой больницы, на вокзалах в залах ожидания разместились бы огромные спальни, трамвайные рельсы уводили в реку. Ведь никому не под силу овладеть хаосом антигорода, никому не ведомы законы, дающие действительно хорошие приближения, никто не знает, чем подпереть небо, никто не объяснит каменщикам и архитекторам, что им следует делать. Не существует знаний лучше, чем наши, строительного материала лучше, чем наш, как не существует и выхода лучшего, чем наихудший. Гипотеза, будто город может быть иным, не подтвердилась. Иссякли соки, оживлявшие его в начале вегетации. Затихли и отзвучали хоровые песни, ни один кирпич больше не передается из рук в руки, линзы зеркалок с двойным объективом, некогда запечатлевавшие залитые солнцем стройплощадки, покрылись пылью и помутнели в сумрачных выдвижных ящиках, бесполезные, ибо более не пропускали света. В эту пору старости мира всякий здесь одинок и всякий располагает своим собственным городом, что осыпается ему на голову искрошившейся штукатуркой, мертвыми листьями, пылью поблекших слов.