— Вы меня простите, сударыня… Только если бы Андрюш… Андрей Кириллыч сами тут изволили быть, они бы ни ввек не выгнали на улицу дите бездомное…

Катерина Федоровна оборвала ее резким жестом. Она ничего больше не хотела расспрашивать!

Наскоро она напилась кофе и с пылавшими щеками поехала домой, захватив оба письма.

Уже за обедом вернувшийся Тобольцев был поражен выражением ее лица. Она никогда ничего не умела скрыть. После обеда они заперлись наверху. Она вынула молча оба письма из кармана и подала их мужу. Пока он пробегал эти строки, она, вся бледная, следила за ним.

— Боже мой! Ниночка скончалась! — крикнул он горестно и продолжал читать. Потом раскрыл записку.

— Бедная девочка!.. Так она здесь?.. Ох! — вдруг сорвалось у него. — «Не сердитесь»… Это я-то сердиться?.. Ай-ай!.. Зачем это?

Она видела, что он расстроен.

— Андрей, кто эти женщины?.. Почему она пишет в таком… таком возмутительном тоне?

— Воз-му-ти… Это она-то? Таня?

— Да что она тебе? По какому праву? «Душка, милый… Целую мордочку…» Это Бог знает что! И какой вульгарный тон! Точно горничная… Фи! Какое отвращение!

Тобольцев только тут заметил, что письма его распечатаны.

— Катя, зачем ты читаешь чужие письма?

— Чу-жи-е? Как чужие? Разве ты мне чужой?

— Письма адресованы мне… Это элементарная азбука порядочности — не читать чужих писем. Я никогда не думал, что мне придется тебя этому учить.

— Не смей так говорить со мной! — гневно крикнула она. — Я жена твоя. У тебя нет тайн передо мной…

— Я никогда и не делал тайны из этих отношений. Они чисты как снег…

— Ты содержал их там, в Крыму?.. Этих девчонок?

— Разве это позорно? Кажется, я ни у кого не крал, чтобы дать умирающей полгода комфорта… Если ты ревнуешь, Катя, это безумие…

— Как она смела целовать тебя? Эта Танька? Она, кажется, не умирающая? Какая наглость!..

Он засмеялся.