Минна Ивановна заплакала еще сильнее. Катерине Федоровне стало на мгновение страшно за это волнение матери. «Нет! — сказала она себе. — Надо с этим покончить раз навсегда!.. Что делать? Потворствовать — будет преступно…»

— Он не пьяница… Он бросил пить, — расслышала она лепет матери. — Из-за любви к Соне бросил…

Катерина Федоровна всплеснула руками, и лицо ее перекосилось.

— Да что же это?!! Чем он обошел вас, что вы ничего не видите?.. «Из-за любви»!.. Да это просто расчет! Один низкий расчет… Он хочет, породнившись с нами, сесть нам на шею… Неужели вы этого не понимаете?

Голова Минны Ивановны вдруг затряслась.

— Молчи!.. Молчи!.. Не смей! — в неописуемом гневе вдруг закричала она. — Ступай! Ступай отсюда!.. Я не хочу тебя слушать! — И она пухлой рукой указывала дочери на дверь.

Белая как мел, стояла неподвижно Катерина Федоровна, в ужасе перед этим гневом матери, которого она никогда не видела, потрясенная до глубины души. «Вы… меня гоните?» — с трудом прошептала она побелевшими губами.

— Ступай! Сту-пай!.. Не по-зво-лю… о…скорб…лять!..

— Вы меня гоните из-за этого негодяя? Так он вам дороже меня?.. Ну, спасибо, мама!.. Спасибо…

Она круто повернулась и пошла, сгорбившись, к двери. Соня видела, что у порога она покачнулась, точно падая. Но удержалась все-таки на ногах и вышла, не оглядываясь.

— Дай… мне… во…ды… — хрипло сказала Соне мать.

Соня оглянулась, и ужас исказил ее лицо. Минна Ивановна, багровая до синевы, с прыгавшими губами, держалась за горло, словно ее душило. Вдруг глаза ее выкатились. Клокочущее дыхание вырвалось из груди вместе с какими-то нечленораздельными звуками. Лицо стало страшное, чужое…

— Со… со… со… со… — расслышала Соня, и ее поразил однообразный жест правой руки, сопровождавший этот лепет, меж тем как левая свисла безжизненно, наклоняя за собой все туловище, медленно падавшее с кресла.

В диком ужасе Соня закричала и кинулась бежать. Этот страшный крик расслышали все: и на кухне, где пили чай, и в спальне, где Катерина Федоровна сидела, в оцепенении глядя перед собой.

Когда она вбежала в комнату матери и рухнула на колени перед креслом, Минна Ивановна с перекосившимся лицом и запрокинутой головой уже хрипела, никого не узнавая.

— Мама… Мама… Простите! — вырвался у Катерины Федоровны отчаянный вопль… Но она тотчас овладела собой и послала за первым доктором.

Она ни на секунду не отходила от матери, пока ей ставили пиявки на затылок. Соня же боялась войти к умирающей и рыдала в гостиной.

Тобольцев поднял все и всех на ноги, чтоб спасти тещу.

— Если она умрет, и я умру, — сказала ему жена. — Меня убьет совесть!