— Тебя послушать, так ведь она уже качалась, — заметила ему мать. — Николай-то Федорович зимою когда был здесь и рассказывал… стало быть, он прав был?

— Да, да, конечно, маменька! Она уже началась среди буржуазии… Так было и во Франции, в конце прошлого века… Тоже с банкетов началось, с речей и резолюций…

— Расскажи завтра, это интересно, — просила его мать.

Тобольцев на другой день резюмировал матери свои впечатления так: настроение революционное среди меньшинства, это несомненно. Но несомненно также и то, что большинство еще трусит и держится золотой середины. Он рассказывал, как к нему подходили и чокались с ним почтенные, седые люди, и у них были слезы на глазах… Все с увлечением обнимались. «Какие дни! — говорили они. — Думали ли мы дожить до этих дней?»

У Анны Порфирьевны глаза были тоже влажны.

— Я даже с Засецкой расцеловался на радостях, — расхохотался Тобольцев.

— И она там была?

— А как же! Разве без нее может состояться конституция? Она теперь покончила с «настроениями»… И, кажется, даже в карты не играет… в одну политику…

— Ну а как ты думаешь? Не схватят тех, кто речи говорил?

— Возможно… Ведь там сыщиков не оберешься. Но ведь этого никто и не боится теперь. А надо было видеть, как слушали лакеи, эти Чикильдеевы, вчерашние мужики!.. Я уверен, что и они были потрясены не меньше нас.

В начале декабря Лиза через Таню, которая часто забегала в Таганку, узнала, что готовится демонстрация. Потапова не было в Москве. Таня волновалась. Он прибежала при Тобольцеве и говорила, что раздоры партий и их неумение поладить очень гибельны для общего дела сейчас… Но у Тобольцева вспыхнули глаза.

— Таня, Лиза… Что я слышу Вы уже допускаете возможность действовать сообща? Какой крупный шаг вперед!

— Вы пойдете, конечно, туда? — крикнула Таня.

— Еще бы! Разве можно дома сидеть в такие дни?..

— Все провалится, если обыватели нас не поддержат!

— Еще чего захотели?! — засмеялся Тобольцев. — Скажите спасибо, если он вас осуждать не будет…

Лиза молчала, подавленная. Она безумно боялась за Тобольцева.

— Зачем тебе идти туда? — сказала она, когда Таня ушла. — Ведь ты — не партийный.