Тобольцев не возражал. Он был слишком потрясен все виденным и чувствовал себя больным. К тому же на кладбище, в этот холодный, ненастный день, он простудился. Но надо было показаться матери. Он уехал к ней обедать.
В воскресенье Засецкая с Конкиной приехали с визитом. На них обеих «лица не было». Шляпа с страусовыми перьями съехала у Конкиной на затылок. Тобольцев вынул ее в истерике из коляски и на руках внес в дом. Засецкая с расцарапанной в кровь щекой крепилась все-таки. В передней она села на стул и попросила стакан воды. Зубы ее стучали по стеклу, но она силилась улыбаться.
— Да что такое? — ахала бледная хозяйка.
— Merçi…[268] пустяки… Царапина… Но… я была на волос от смерти… Ах, не волнуйтесь, chere[269] Катерина Федоровна!.. Все прошло… Мне бросили в голову огромным камнем, и если б я не дернулась вперед, удар пришелся бы по виску…
— Боже мой!.. Да кто же это?
— Толпа… Я не знаю кто… Если б не мои лошади, нам не спастись бы…
— Это ужасно! — рыдала Конкина. — Хорошо, что я не надела красного… Они бы меня убили…
— Соня! — вдруг дико закричала хозяйка. — Где Соня? Не вернулась?.. Боже мой!.. Куда она делась?.. Андрей, где ты?
— Да здесь я, здесь… успокойся, пожалуйста!..
За кофе Засецкая с увлечением вспоминала о похоронах.
— Какие лица!.. Речи! Какие настроения!
— А вы почем знаете? — Глаза хозяйки сверкнули.
— Как почему?.. Я тоже шла в толпе…
— Без вас не похоронили бы! — угрюмо усмехнулась хозяйка и подумала: «Ах, и убили бы такую балаболку, не было бы жаль!..»
Соня примчалась через час, запыхавшаяся, испуганная…
— Что делается! Ужас!.. Я ехала по Тверскому бульвару, смотрю, на другой стороне громадная толпа идет навстречу… Я было не поняла… А извозчик хлестнул лошадь и свернул в переулок налево, крестится и весь дрожит. «Не поеду я, говорит, туда… Еще изувечат!..» Так я ничего не купила.
Дамы, бледные, глядели друг на друга.
— Как же мы вернемся теперь?
— Пустяки, mesdames… Я вас провожу…