Прежде чем вернуться в дом Чапеков, Бенедикт попытался дозвониться до Кристины. Ее не было дома. Уже третий день он не заставал ее. Бенедикт спросил о ней Руди.

— Понятия не имею, — ответил Руди и положил в сумку инструмент.

— Может быть, ты наконец скажешь, куда ты уходишь каждый вечер? — спросил Бенедикт.

— Скоро узнаешь, — ответил Руди и, увидев непроницаемое лицо Бенедикта, добавил: — Или ты хочешь это знать прямо сейчас?

Он наклонился к уху Бенедикта и прошептал:

— Я хожу к Кристине.

Венцель Чапек работал в саду дольше, чем обычно. Прежде чем он вернулся в дом, Бенедикт поднялся в мансарду. Он уже несколько дней назад нашел на чердаке сломанный чемодан. Бенедикт знал, что это — работа Руди. В какой-то мере его это устраивало. Он чувствовал себя сейчас неспособным принять решение.

«Я всегда протестовал против чего-то невозможного, — думал Бенедикт. — Никогда у меня не было возможности объясниться с моими родителями, моей семьей, моим родом. Нет, я просто никогда не искал такой возможности, может быть, в какой-нибудь форме я нашел бы ее. Политика, общество — всего я избегал. Я всегда вступался только за себя самого. За свою личную свободу. За какую свободу? Возможно, моя цель в том, чтобы не иметь никакой цели».

Он сунулся под кровать, где стояли высокие ботинки со шнуровкой, назначенные ему в больнице, он их никогда не носил. Он взял один ботинок, широко размахнулся, бросил его в стену.

— Тихо, — крикнул Венцель Чапек с веранды.

Тормоз заднего колеса все еще не работал. Сцепление и коробка передач, которые были в плачевном состоянии, постепенно были приведены в порядок. Электрогенератор по непонятным причинам все время ломался. Не имело никакого смысла начинать красить коляску в жизнерадостный, ярко-красный цвет, но Руди не мог не сделать этого, красная коляска помогала ему представить себе, как будет выглядеть готовый мотоцикл. Не мотоцикл, а мечта, просто класс. Двадцать семь лет, и все же как новый, измерить нематериальную ценность невозможно, материальная же выражается в кругленькой сумме. Рабочее время, потраченное на ремонт, не стоило принимать в расчет; иногда ему казалось, что не только на руках, но и на коленях у него мозоли, а когда он наконец ложился в постель, спина болела, как будто ему было не всего лишь двадцать, а семьдесят. Экзамен по вождению он с первой попытки не осилил, следовало пройти весь материал еще раз. Для того, чтобы хотя бы отчасти усыпить постоянные подозрения Венцеля, он додумался, как ему казалось, до грандиозной идеи, однако, эта идея в конце концов совершенно доконала его. Чтобы доказать, что он учится на курсах итальянского языка в высшей народной школе, Руди стал демонстративно раскладывать на столе веранды учебники и громко произносить благозвучные слова вроде «la scala», «il pianterreno», «la lampada sulla porta d’ingresso»[29], но этого оказалось недостаточно. Венцель лишь коротко взглянул и тут же подорвал искусно созданное алиби Руди, заметив: «Тебе же совсем не понравилось в Италии». Через неделю Венцель проявил интерес к успехам сына. Так что Руди пришлось и дальше зубрить итальянский. Он утешал себя тем, что это отвечало его намерениям.