— И ты уже получила их?

— Еще нет.

— А что, если суждения рецензентов разойдутся с твоим — в мою пользу? Или ты заранее знаешь, что не разойдутся?

— Позволь, за кого ты меня принимаешь?!

— Извини, Руженка.

Атмосфера моментально охладилась на десять градусов. Ох, не следовало мне срываться, этим я только оттолкнул Руженку! Но ведь и у писателей нервы тоже есть… Удивительно ли — после стольких лет неудач, причем без моей вины? Конечно, она не обязана показывать мне рецензии и имеет полное право устно передать мне их общий смысл, причем вполне может так повернуть этот самый смысл, как ей понравится. Скорее всего, она этого не сделает, но как ни кинь, я все равно безоружен.

Краска возмущения медленно стекала с горла Руженки под деревянные бусы, закрывающие довольно глубокое декольте.

— А что ты теперь поделываешь? — повернула она разговор на другое, только бы нарушить тягостное молчание. — Полагаю, ты где-то работаешь?

Отчужденный, равнодушный тон, вопрос по внутреннему принуждению. Ее женский интерес ко мне, столько лет скрываемый и все же явный, сегодня, пожалуй, умер окончательно. Могу теперь вздохнуть с облегчением? Но, как бывает часто, избавишься от одного — испортишь другое…

— Я редактор заводской газеты. Содержание выдающееся: сколько новых ударных бригад, как лучше использовать передвижные контейнеры и так далее. Выходит раз в две недели. Отличается высоким художественным уровнем, существует милостью Гидростройтреста национальное предприятие. Если б не Гейниц, не знал бы, чем заработать на жизнь. Во всяком случае, как оказалось, не литературой.

Руженка, видимо, уже справилась с чувством обиды на его выпад.

— Так что мы с тобой коллеги, хотя бы по названию. — К этим словам она подмешала капельку иронии. — Стало быть, в Гейнице все же заговорила совесть.

— Не понял.

— Говоришь, на эту работу тебя устроил Гонза? А я считаю это как бы пластырем, компенсацией за то, что он когда-то подставил тебе подножку.

— О чем ты?

— Неужто и впрямь не знаешь?

— Чего?

В тоне Руженки зазвучала язвительность.

— Вероятно, это как с супружеской неверностью: все воробьи на крыше о ней чирикают, а муж узнает последним. Да ведь первое твое изгнание из университета — на совести Гейница! Крчме он обещал похлопотать о тебе, а потом раздумал и позвонил брату, чтоб тебя просто «вычистили» за социальное происхождение.

— Ты это выдумала… — Ошеломленный, Камилл едва мог говорить.