— Да, папа. Но она напечатана.
Теперь, блеснув стеклами очков, он поворачивается к ней.
— Надеюсь, Шарлотта, ты не стала идти на глупые растраты. Ибо подобное…
— Нет, папа, совсем наоборот, прибыль получаю я. Позволь прочесть тебе пару отзывов. Этот из «Эры»[106]: «По силе мысли и выражения мы не знаем ей достойных соперников среди современных произведений». — «Я писала это, — думает Шарлотта, — пока ты лежал ослепший и беспомощный». — А этот из «Экзаминер»[107]: «Несомненно, что «Джен Эйр» — очень умная книга. Поистине, это книга непреклонной силы». — Сила. Быть может, поэтому она боялась заходить сюда: боялась обнаружить свою силу. — Вот эта книга.
Она вкладывает первый том «Джен Эйр» в дрожащую папину руку.
Весь полдень в кабинете тишина. Потом новость. Ее приносит Марта Браун. Мистер Бронте приглашает дочерей выпить с ним чаю. Переглянувшись, сестры преодолевают два ярда прихожей, чтобы нанести визит.
А папа, поднимаясь им навстречу, все еще придерживает пальцем страницу первого тома, очень близко к концу. И тут уже никакой художественный вымысел не сравнится с бесконечно сухим сарказмом реальности.
— Дети, — говорит папа с изысканной конфиденциальностью, — Шарлотта написала книгу… и, знаете, она оказалась гораздо лучше, чем я ожидал.
Говорить ли Брэнуэллу? Никто не озвучивает этого вопроса, но он висит в воздухе пастората; он пронизывает и свистит, как зимние сквозняки. Хотя книги и отзывы стараются не оставлять у него на виду — отчасти из-за того, что в особо мрачном расположении духа Брэнуэлл склонен швырять на пол или в камин все, что попадет под руку, — есть вероятность, что он знает. Если так, то ему нечего сказать по этому поводу. В любом случае его внимание расползается, как масло на сковородке, от всего, кроме собственных скорбей. Папа тщательно исключает из речи всякие упоминания об их книгах в присутствии Брэнуэлла, так что, наверное, нужно следовать его примеру. И неподобающе горько отмечать, размышляет Шарлотта, что, если о мельчайших достижениях Брэнуэлла трубили во все трубы, так что балки дрожали, о гораздо более значительных достижениях его сестер помалкивают, чтобы лишний раз его не беспокоить.
Впрочем, совсем недавно обозначились проблески надежды: пусть не лучше, но и заметно хуже Брэнуэллу не становилось. Он тих и сентиментален, а не шумен и сентиментален. Папа снова позволяет ему спать одному. А потом наступает памятная ночь.
Сестры, как всегда, собрались за столом. Энн читала вслух отрывки из романа, над которым работала, и Шарлотте было не по себе. Хорошо, очень хорошо написано, но речь идет об угасании алкоголика, так неприкрыто, так неизбежно — должна ли Энн делать это? Почему-то представилось, как человек, которого любишь, бьется над работой, пока не стирает руки в кровь. Но Энн спокойно и твердо говорит, что она как раз и должна это делать. А потом вечные совы, обитательницы полуночных пространств, они идут спать. Что-то заставляет Энн, которая в этот момент расчесывала волосы, заглянуть в комнату Брэнуэлла. Ничего сложного, ведь из-за кошмаров или