Стэнфорд ожидал чего-то подобного. И всё же ощущение было… Как от сильного удара кулаком в лицо. Ричард сразу решил: отпираться не имеет смысла. Не тот случай.

– Я не убил мистера Генри, – хриплым голосом произнёс он. – Напротив, Майкл! Я спас вашего отца от мучений. Я подарил ему ещё одну – счастливую! – жизнь. Не моя вина в том, что всякая жизнь заканчивается смертью.

– Вот как… А Соломону Овертону вы тоже подарили счастливую жизнь? Сэру Норману Джекобсону? Фредерику и Джулиане Тенуордрайтам? Я, наверное, кого-то пропустил? Как вы это делали – об этом позже. Но скажите, зачем?!

– Вы никого не пропустили, – ответил после минутного молчания Ричард. Он взял себя в руки, сделался совершенно спокоен. – Пожалуй, я объясню вам, зачем. Но теперь моя очередь задать вопрос: как вы догадались?

– Именно догадался, – горько ответил Майкл Лайонелл. – Доказательств у меня нет никаких, иначе вы были бы давно арестованы. Ещё в Лондоне. И никаких предположений о мотивах. Разумных мотивов у вас просто не могло быть, вот поэтому меня, прежде всего, интересует вопрос – зачем. Словом, в Скотланд-Ярде над моими подозрениями просто посмеялись. Но я-то знаю вас несколько лучше, чем мои старшие коллеги. Те вас не знают вообще! Когда мы встречались с вами в последний раз, помните, пили грог у вас на квартире, вы пожелали мне стать хорошим сыщиком. Знаете, Стэнфорд, я ведь стал им. И помощником инспектора тоже стал. Вы, по всей вероятности, гениальный химик, но очень неопытный и неосторожный преступник.

– Я не преступник! – резко возразил Ричард. – Я…

– Не перебивайте! Я ещё успею выслушать вас. Я был в группе полицейских чинов, которые прибыли в контору Овертона, когда был обнаружен его труп. Пустая формальность, вообще говоря, никто не сомневался в естественном характере его смерти. Но Овертон был весьма заметной фигурой, важной персоной… Словом, мы получили распоряжение от лорд-мэра Лондона. Что-то вроде долга вежливости со стороны полицейских властей, понимаете? Нет, никаких подозрений не возникло. В том числе у меня. Но я обратил внимание на две вещи: письмо, лежавшее на столе перед покойным, и его странную блаженную улыбку. В распечатанном письме была лишь одна фраза. Напомнить её вам?

– Не стоит.

– Интересно, право, с чем вы были не согласны. И зачем подписались. Как бы то ни было, эти два странных факта: ваша фамилия на листке и блаженная улыбка Овертона отложились в моей памяти. Рядом. Кстати, никому из моих коллег ваша фамилия ни о чём не говорила… А через шесть дней меня вызвали в Гулль. Скончался отец. Тут, понятно, ни о каком полицейском расследовании речи не заходило: этого давно ожидали. Но я узнал от слуг, что накануне отца навещали вы. И на лице отца я увидел такую же блаженную улыбку полнейшего счастья, как на лице покойного Овертона. Снова вы, и снова счастливая улыбка…